Шрифт:
Закладка:
В то время я увлекался политической историей дореволюционной России, искал исторические параллели между событиями эпохи последнего русского императора Николая II и перестройки, затеянной первым и последним советским президентом Михаилом Горбачевым. Особо интересовал меня вопрос: а была ли альтернатива большевизму, можно ли было удержать империю от гражданской бойни и распада, и кто мог бы выступить в 1910-1917 годы центром кристаллизации патриотических сил? Я знал, что мой прадед на посту начальника московской полиции сделал в то время много для сдерживания погромов и революционных настроений, но было очевидно, что усилиями спецслужб и всего репрессивного аппарата остановить надвигающуюся на страну катастрофу невозможно.
Наибольшие симпатии во мне вызывали лидеры Партии народной свободы (конституционные демократы) - интеллигенты либерально-консервативного толка, представленные такими яркими политиками, как Павел Милюков и Петр Струве. Перечитав массу литературы об истории конституционных демократов, подшивки газет того времени, всевозможные прокламации и прочую макулатуру и даже установив на свои деньги в уральском городе Перми памятную доску на доме, где родился Струве, я решил поближе познакомиться с только что восстановленной Конституционно-демократической партией и пришел на их партийное собрание.
Депутатская приемная Михаила Георгиевича Астафьева находилась в здании Дзержинского районного совета рядом со станцией метро «Проспект Мира».
Она представляла собой одну тесную комнату, едва вмещающую полтора десятка человек. Встретили меня приветливо, сразу предложили принять участие в беседе на тему, почему лидеру кадетов Милюкову накануне революции дали прозвище «Дарданелльский». Тема меня несколько смутила своей неактуальностью, но чудаки-энтузиасты, страстно обсуждавшие этот малозначимый исторический вопрос, вызывали симпатию. Конечно, мне было сразу очевидно, что попал я не на собрание серьезной политической партии, способной претендовать на власть, а на заседание краеведческого кружка. Но люди, сами люди, казались мне искренними и немного наивными патриотами. В сравнении с лицемерными руководителями ленинского комсомола мои новые знакомые в потертых костюмах и засаленных галстуках выглядели куда достойнее. На следующем заседании незамысловатого кадетского кружка я заявил, что хочу быть их товарищем. Я был тут же торжественно принят в члены этой крохотной партии, и все мы как истинно интеллигентные люди пошли обмыть это доброе дело в ближайшую пивную.
Приобретя за четыре года работы в КМО СССР полезный опыт организационной и пропагандистской работы, я решил использовать его на благо моей молодой партии. Вскоре у нас появились первые региональные отделения в Обнинске, Перми, Минске, Ленинграде (только через два года после описываемых событий северной столице России будет возвращено ее историческое название - Санкт-Петербург). Численность партии росла за счет налаженной работы местных ячеек. Стали собираться членские взносы, но для полноценного развертывания партийной работы этих малых денег, собранных с нищих «работников умственного труда», постоянно не хватало.
После КМО я ушел работать в Российско-Американский университет (РАУ), который создал и возглавил тогда еще относительно молодой старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР и Дипломатической академии МИД СССР Алексей Подберезкин. С этим деятельным авантюристом, когда-то тоже работавшим в Комитете молодежных организаций, я познакомился во время одной из служебных командировок. Платили в РАУ по тем временам прилично. К Америке Российско-Американский университет имел примерно такое же отношение, какое имеет морская свинка к морям и свиньям. Правда, в руководстве РАУ было достаточно много ученых и ветеранов спецслужб, когда-то работавших на направлении «основного противника».
Университет занимался всем: открытием частных лицеев и салонов красоты, перепродажей чего-то кому-то и даже наблюдением за НЛО и так называемыми «контактерами» - странными дамами, приходившими в наш Центр изучения НЛО за справками для мужей, в которых нужно было скрепить печатью тот факт, что их случайные беременности произошли по вине коварных инопланетян.
В должности первого вице-президента РАУ по общественным связям я старался справляться со своими новыми обязанностями максимально быстро и на работе появляться как можно реже, проводя все свободное время в Верховном Совете, в штабе партии на Проспекте Мира или в поездках по регионам для создания новых ячеек. Половину своей зарплаты я, несмотря на протесты супруги, отдавал в кассу партии. Этих денег хватало на первое время.
Уже через полгода Конституционно-демократическая партия превратилась в заметную политическую силу. На наши съезды и публичные акции стали обращать внимание телевидение, общественность, западные посольства, депутатский корпус. Нас уже распознали в стане «Демократической России», собравшей в своих рядах всю муть того времени. Кого там только не было: шут и «профессиональный антифашист» Прошечкин, явно сбежавший из процедурной, депутат Глеб Якунин, носивший в качестве маскхалата рясу[8] попа , а также преподаватель исторического материализма и антикоммунист по совместительству с говорящей фамилией Бурбулис. На таких «бурбулисах» Борис Ельцин въехал во власть.
Все лето 1991 года между Горбачевым и Ельциным шли препирательства по поводу Союзного договора, а точнее - неприкрытая борьба за власть. Ради того, чтобы убрать с дороги президента СССР, Ельцин был готов убрать с дороги и сам СССР. В подельниках в этом гнусном деле недостатка у него не было.
Партийная номенклатура жаждала раздела великой страны, мечтала стать полноценной и единовластной наследницей ее огромного достояния. Руководители ЦК партии союзных республик поощряли махровую русофобию. В Прибалтике на центральных улицах и площадях маршировали неонацисты, ветераны латышских, эстонских и литовских «Ваффен СС». Горбачев метался, юлил, теряя контроль над властью и страной. Армия и верные присяге части МВД действовали по собственному усмотрению, на свой страх и риск, а осторожные чекисты потихоньку жгли секретные архивы. В Грузии, Армении и Азербайджане при прямом попустительстве партийных и государственных органов власти то и дело происходили захваты складов с оружием и постепенное вооружение все новых и новых отрядов боевиков. Через горные перевалы и тоннели оружие везли на Северный Кавказ. Все шло к большой войне на юге России. Начальство уже созрело для преступления, а народ еще не был готов к наказанию.
Регулярные, но малопродуктивные посиделки Горбачева с Ельциным и другими руководителями республик Союза ССР подходили к логическому концу. Пора было подписывать Союзный договор - правовой документ, на основе которого можно было хоть как-то сохранить союзное государство. Его текст измусолили настолько, что непонятно было вообще, на чем будет держаться хрупкое единство «обновленного Советского Союза». Тем не
