И мне в руку ткнули увесистый кошель с чем-то, глухо брякнувшим внутри. Только спустя длительное время я узнала, что добряк Франц просто отдал мне своё жалованье за два месяца.

Вначале ехать было скучно. Тянулись бесконечные пастбища, поля, затем сменившиеся садами, в которых работники убирали последние поздние яблоки. Я даже задремала, убаюканная мерным, плавным ходом коляски и пригревающим солнышком. Ближе к обеду проснулась от того, что на дороге стало шумно. Открыв глаза, огляделась. Да, движение стало интенсивным. В обе стороны шли тяжело груженные большие подводы, возчики громко окликали своих коллег на встречных курсах, в общем, гвалт был изрядный. Наш кучер, обернувшись ко мне, пояснил.

-Здесь как раз начинается путь в Чахению, груз для них перегружают на речных пристанях Трайна и Одерны, куда везут его баржами. После Нойфельштадта дорога идёт в горы, через перевал. Раньше он зимой закрывался, а сейчас редко когда на неделю - другую закроется.

Проехали пару деревушек мимо, не заезжая, только виднелись островерхие красные крыши да шпили небольших кирх. Спустя недолгое время наш обоз начал сворачивать на небольшую площадку в стороне от дороги. Там было выложено каменное костровище, вкопаны в землю несколько столов и лавок. Даже хворост был. Пообедали тем, что приготовила нам кухня, возчики метнулись в небольшой лесок неподалеку, восполнили запас хвороста, что потратили, и мы опять двинулись в путь, нам оставалась почти половина пути.

Приехали мы на место, когда уже откровенно стемнело. И хотя весь день светило солнце и мне в плотном дорожном платье было даже жарко, к вечеру все равно похолодало, и мне стало зябко. Поскольку последние часа полтора я откровенно клевала носом, то и не заметила, когда мы свернули в сторону с большака. Но Ульрика, болтавшая о том, о сем с кучером, сказала, что город вон там, за поворотом, его с большой дороги хорошо видно, а мы отъехали от нее километра на полтора (Автору известно, что в то время практически в каждом государстве была своя измерительная система, но для удобства восприятия пользуется современной метрической системой, принятой в Европе).

Перед нами высился темной громадой дом в два этажа, кажется, без малейшего проблеска света в окнах. Если честно, то и самих окон было не разглядеть, даже отсвета в стеклах не отражалось. Кучи чего-то непонятного громоздились в темноте вдоль подъездной дороги. Мы подъехали ближе, и наш кучер снял с коляски масляный фонарь, зажжённый по ночному времени. И принялся стучать в парадную дверь. Вначале стучал кнутовищем, затем кулаком, а потом уже откровенно дубасил ногой. Подошедшие мужики с телег уже предлагали зайти со двора, когда наконец, за дверью раздался недовольный мужской голос.

-И что так колотить? Все равно не пущу! Мало ли кого носит тут об ночную пору!

Кучер рявкнул с раздражением.

-Открывай, пень старый, хозяйка приехали! А то сейчас мы с мужиками и вынесем эту дверь!

За дверью раздался торопливый шепот, потом опять тот же голос неуверенно произнес.

-А я почём знаю, что хозяйка? Пущай отзовётся!

Я и в самом деле хотела отозваться, но кучер разъярился ещё больше и, проорав что-то ненужное для девичьих ушей, от души саданул по двери. Что-то там не выдержало, металлически блымкнуло, и дверь распахнулась. Надо полагать, засов не выдержал. За дверью, в кромешной темноте, истерически завизжал женский голос. Кучер, подняв фонарь повыше, вошёл внутрь, за ним прошла Ульрика, и дальше я. Возчики остались пока во дворе, решая, куда сейчас загонять телеги и вести на отдых лошадей. Я уткнулась в спину Ули, она негромко мне сказала:

-Вы подол платья приподнимите, госпожа баронесса, а то испачкаете сильно.

И верно, прямо посреди слабоосвещенного холла высилась куча какого-то хлама, а сам пол был как будто из черного дерева, что вряд ли. Просто грязный. У стены холла, часто моргая от света, стоял седоватый мужчина за пятьдесят, в ночном колпаке, в старом камзоле, накинутом на плечи, из-под которого была видна длинная ночная рубаха. Вид у мужика был достаточно унылый. Рядом с ним стояла дородная женщина, помоложе, лет сорок навскидку. Чепец на голове, ночная рубаха, поверх большая шаль, в которую и куталась женщина. Вероятно, это и есть та семейная пара, что была нанята присматривать за домом. Ладно, хватит прятаться за спинами других. Я вышла вперёд, подождала, пока кучер осветит меня получше и громко произнесла.

-Я хозяйка этих мест теперь, вдовствующая баронесса Нойфель, госпожа Елена. Вы кто?

Женщина, поминутно озираясь на мужа, сказала.

-Так это… я Хлоя, фру Лейбиц, а это, стало быть, Петер Лейбиц, муж мой, живём мы тут. Нас управляющий нанял!

-Хорошо, а сейчас зажгите свечи, проводите меня в мои комнаты, затопите печь, мы бы съели чего-то горячего. И комнаты для отдыха моих людей приготовьте.

Неожиданно фру Хлоя всплеснула руками и агрессивно начала.

-Так всем свет зажигать, свечей и не напасешься! Сколько их там дают-то? Слезы! А печь затопить, так ить и хворосту нет!

Возчик Томас, хмыкнул, подошёл к куче, ловко выудил из нее несколько крупных деревяшек и помельче, явно некогда бывшие мебелью, спросил.

-Кухня где? Тут дров не на одну печь хватит!

Фру Лейбиц неохотно повернулась в направлении темного коридора, мы двинулись за ней. Я бы пошла к себе, но очень уж хотелось тепла и выпить хоть горячего чая. Кухня нашлась за поворотом. Большая, но какая-то бестолковая. Или это так мебель была расставлена? Большой, закопченный очаг в одной из стен. Вокруг развешены не менее закопченные сковороды и кастрюли. Неожиданно отмер молчавший до сих пор Петер, обращаясь к жене, сказал.

-Так вон там, в ящике, с десяток огарков свечей ещё есть, надо достать. А то, как госпожа баронесса к себе пойдет?

Его супруга сердито буркнула - Молчи уж, дурак старый! - и добавила громко - Только у нас еды никакой нет!

Уля, долго не думая, подошла к длинной лавке, на которой что-то громоздилось, неразличимое в темноте, и вытащила на свет корзинку с яйцами и кувшин с молоком. Очаг уже весело трещал, пожирая предложенные обломки. Стало немного светлее. Наш кучер Макс и Томас ушли во двор, остальные стояли рядом с нами. Фру Хлоя всплеснула руками и заголосила.

-Это что же такое твориться? Самоуправство какое! Хватает чужое и тащит на стол! Верни назад, я сказала! Не твое!

Это уже переходило все границы и мое