время было сложно, помимо недостатка времени, сказывался недостаток средств и возможностей. Советская исправительная система использовала здания, в подавляющем большинстве доставшиеся в наследство от старого режима. Они не были приспособлены для применения во все возрастающих масштабах труда заключенных: отсутствовали помещения, оборудование. О проблемах, стоявших перед местами заключения, дает представление рапорт Уральского УНКВД в ГУМЗ НКВД РСФСР: «…все мастерские мест заключения носят кустарный характер, не механизированы, в силу чего впитывали в себя небольшое количество рабочей силы. Старые тюрьмы… не приспособлены для производственной деятельности. Не менее важным обстоятельством, затрудняющим полное использование срочнозаключенных на работах, составляет наличие в м/з [местах заключения] большого процента неквалифицированной силы, в частности крестьян».

Для более эффективного использования труда такой категории заключенных следовало изыскать ту область применения, где от каждого рабочего не требовалось высокой квалификации. В 20-е годы эти поиски направлялись по пути создания сельскохозяйственных колоний, но здесь все стремления создать эффективное самоокупающееся хозяйство (самоокупаемость была одним из непременных требований к таким м/з) наталкивались на полное отсутствие производственной базы. Для размещения колоний использовались разоренные помещичьи усадьбы, где зачастую не было ни одного целого здания, не говоря уже о сельхозинвентаре. Местные власти соглашались на выделение только худших и пустующих земель. В подобном положении хозяйства, основанные на ручном труде, были нерентабельны. В 1927 году в РСФСР существовало 244 места заключения, из них 1(!) сельхозколония. В 1929 году таких колоний насчитывалось 42 со средним количеством заключенных в 205 человек в каждой. Возможность организации внешних работ, где можно было использовать массовый ручной неквалифицированный труд, в подавляющем большинстве районов страны отсутствовала: в Центре, в Поволжье, на Урале существовавшая безработица лишала смысла предложения мест заключения о передаче их контингента на работы. Там же, где такая возможность существовала, либо не было спроса на труд осужденных, либо состав контингента не позволял нарушить режим изоляции. При неуклонном росте числа осужденных, в т. ч. и по статьям, предусматривающим длительные сроки заключения и режим «строгой изоляции», проблема содержания и безопасности системы становилась весьма острой. В середине 20-х годов на содержание заключенного госбюджетных мест заключения тратилось 208 рублей в год, но к концу 20-х годов эта сумма возросла до 500 рублей, Предложения о передаче всех мест заключения на госбюджет с ходу отвергались. В начале 1925 г., при 208 рублях в год на каждого «сидельца» и всего лишь 32 бюджетных домзаках советское государство без возмещения тратило на них 4 млн рублей ежегодно. Прием на государственное довольствие всех остальных мест заключения повысил бы эту сумму до 15 млн рублей, что было неприемлемо. По этой причине 2-й всероссийский съезд работников пенитенциарного дела в своих решениях исходил из возможности организации на базе существующей системы мест лишения свободы достаточно эффективного производственного механизма. Съездом был предложен комплекс административных и экономических мер, способствующих достижению данной цели.

Предлагалось создание при местах заключения так называемых рабочих частей – подразделений, ведавших производственными мощностями и их использованием. Главной задачей рабочей части являлось трудовое использование заключенных с целью получения прибыли, обращаемой на содержание места заключения. Для достижения большей эффективности на рынке начальник рабочей части обладал широкой автономией, а доля отчислений от доходов части в бюджет места заключения была жестко ограничена определенным процентным соотношением. Остальные средства могли направляться исключительно на производственные нужды рабочей части.

Фактически речь шла о создании при домах заключения полноценных предприятий на правах своеобразных арендаторов: тюрьма предоставляла помещения и выделяла рабочую силу, за что получала часть заработанных средств и пускала их на улучшение условий содержания заключенных. Рабочая часть, в свою очередь, за отчислением указанных сумм в бюджет места заключения, могла быть совершенно свободной в выборе направления и способа своей хозяйственной деятельности. Такой путь применения труда осужденных имел определенные перспективы и в модифицированном виде продолжал существовать в дальнейшем. Но его существеннейшим недостатком являлось потребность в достаточно квалифицированной рабочей силе, чего зачастую не было на местах, и в оборудовании, позволявшем выпускать достаточно широкий ассортимент продукции. А такого универсального оборудования в 20-е годы остро не хватало и в государственной промышленности. По этой причине данный метод трудового использования осужденных не получил в тот период распространения и не стал основой экономической деятельности системы исполнения наказаний.

Что же касается организации внешних работ, то, согласно резолюции съезда, она признавалась возможной при соблюдении двух условий. Во-первых, в месте расположения места заключения должны отсутствовать возможности организации внутреннего производства, во-вторых, труд осужденных ни в коем случае не должен составлять конкуренции вольнонаемному труду. Выдвижение подобных условий, больше похожих на ультиматум, может быть объяснено двумя обстоятельствами. Во-первых, советские пенитенциарии, жестоко страдающие от нехватки средств и кадров, крайне настороженно относились к способу, требовавшему усиления надзора и конвоя. Во-вторых, и это главное, отделы мест заключения, эти обездоленные звенья местного советского аппарата, не могли быть заинтересованы в конфронтации со своим руководством. А эта конфронтация возникла бы непременно, как только ОМЗ попытались бы выйти с предложением об использовании труда заключенных в местности, где существовала безработица. А если учесть, что еще на 1 апреля 1928 г. на учете бирж труда находилось 1576 тыс. человек, то легко себе представить, какие обвинения могли пасть на голову тех, кто предложил бы предпочесть интересы правонарушителей интересам рабочего класса. По этой причине внешние работы на данном этапе оставались уделом мест заключения отдаленных местностей (Сибирь, Забайкалье) и не рассматривались как перспектива развития всей пенитенциарной системы страны. Тем не менее, резолюция 2-го съезда показывает, что к началу 1925 г. исправительно-трудовая политика Советского государства продолжала реализацию принципов, заложенных еще до Октябрьской революции, а, следовательно, нет оснований отодвигать время возникновения системы исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) в прошлое дальше, чем в 1929 г.

С началом «кризиса хлебозаготовок» 1927/28 и последовавшим вскоре «обострением классовой борьбы», повлекшим лавинообразный рост числа осужденных, вопрос совмещения требований режима и трудового использования вырос до масштабов угрозы государственной безопасности. Выявившиеся проблемы не позволяли развивать использование труда заключенных на основе старой системы мест заключения и старинных законодательных норм. Причина не в более низкой производительности и эффективности труда осужденных: принцип условно-досрочного освобождения, введенный в советской пенитенциарной системе, создавал достаточно мощный стимул к труду. Дело скорее в особенностях организации принудительного труда, совмещающей функции экономического института с функциями силового подавления. Потребности обеспечения хозяйственной деятельности вступали в серьезное противоречие с требованиями обеспечения должного режима содержания заключенных. В этих условиях попытка создания полноценной хозрасчетной производственной единицы на базе неприспособленных м/з была обречена на неудачу в т. ч. и экономически. Для развертывания производства требовался значительный стартовый капитал, коим места заключения, снабжаемые по остаточному принципу, просто