Шрифт:
Закладка:
В жизни я бывал и в роли нападающего, и в роли жертвы буллинга. В школе у меня случались периоды, когда я пытался быть «альфой», но чаще оставался в категории «бета», при этом страдал на обеих позициях. Ведь, оказываясь на стороне униженного, вы, чтобы подняться в собственных глазах, часто затем делаете то же самое с кем-то другим, стараясь почувствовать себя лучше и прекратить насилие над собой. В детстве мы поступаем так, хотя и знаем, что это неправильно, — просто последствия, как нам кажется, будут хуже, если поступить иначе. Подобное поведение распространяет и укрепляет мысль о том, что защита жертвы — это кратчайший путь обратно на дно.
Все это тесно связано с моими сложными взаимоотношениями с собственным телом, и одно из моих первых воспоминаний об этом относится к двенадцатилетнему возрасту. Наша футбольная команда участвовала в турнире за городом, и мы, мальчики-спортсмены, ходили там без рубашек и бегали практически голыми. В юности я никогда не задумывался о своем теле, ведь все мальчишки в команде выглядели более-менее одинаково. Но все изменилось с началом пубертата. После игры мы принимали душ в мотеле, где проживали, и я оказался у зеркала с Мэттом и Шоном, двумя парнями из моей команды, считавшими себя «альфами». Они рассматривали свои развивающиеся кубики на животе и подкалывали друг друга по поводу лобковых волос. Я, со своим голым худым подростковым торсом, стоял в паре метров позади, наблюдая за ними; неожиданно они повернулись, посмотрели на меня и в шутку спросили, где мой пресс, а затем стали подтрунивать надо мной — мол, якобы я отстаю в развитии. В моем животе мгновенно затянулся неприятный узел несоответствия. Они, да и, наверное, любой взрослый (стань он свидетелем этой сцены) воспринимали это как невинное подначивание: дети — это просто дети, мальчики — это просто мальчики. Подобный стиль общения еще не раз возникнет в моей жизни, и я буду оказываться и на одной, и на другой стороне «диалога». Однако любой огонь разгорается от искры, и сейчас, через двадцать с лишним лет, я вспоминаю тот момент как поворотный, положивший начало моим сложным, многоуровневым и во многом нездоровым отношениям с собственным телом.
Иногда я удивляюсь, как такое большое количество мужчин умудряются вести нормальную жизнь в установленных для нас рамках. Одна мысль обо всех этих игривых, а зачастую и правдивых подначиваниях, в которые мы вовлекаемся, расплачиваясь за них самооценкой, заставляет задуматься: не это ли одна из причин, по которой в современной индустрии фитнеса и здорового питания крутятся миллиарды долларов. Это кажется для меня чем-то новым, однако женщинам давно и хорошо известно, как культура доминирования создает каноны красоты, а затем получает с этого прибыль. Журналы и книги с советами о том, как мужчинам следует изменить себя, издаются огромными тиражами, обороты в сфере мужской пластической хирургии и липосакции растут экспоненциально каждый год. Конечно, ситуацию, когда другие мальчики говорили обо мне или дразнили меня, можно расценивать как один из миллионов мелких порезов (например, от листа бумаги), ничего не значащих для них, но для меня это кое-что значило. Порез — это порез, пусть даже очень маленький; все знают, что и бумага может оставить болезненную рану, в том числе опасную для жизни. Эти бумажные порезы нанесли мне гораздо больший ущерб, чем я позволил себе осознать. Со временем из них выросли тайные и нездоровые отношения с телом, которые держались на необходимости постоянно подтверждать, что мое тело достаточно хорошее, сильное и большое, — не для того, чтобы впечатлять девочек или женщин, а в большей степени чтобы засвидетельствовать мою ценность перед другими мальчиками и мужчинами.
Честно говоря, я ощущаю все тот же неприятный комок несоответствия в области живота, когда пишу эти строки. И из-за него я прикасаюсь к этой теме как можно раньше. Если я хочу начать беседу, то мне придется погрузиться в пучину стыда и неуверенности; я обязан достойно встретить то, с чем не желаю встречаться; и я должен быть готов к тому, что меня могут отвергнуть извне, пока я ищу принятие внутри себя.
И о чем же твердят голоса снаружи? О том, что я голливудский актер, которому платят за обнаженный торс (читай: за хорошую форму); актер, в целом вписывающийся в исторически узкие рамки физической привлекательности, определенные нашей культурой, а потому мне нечего добавить к обсуждению образа тела. И не просто нечего добавить — я вообще не имею права участвовать в этой дискуссии из-за своих привилегий.
Рациональная часть меня понимает это. Моя рациональная часть четко осознаёт: да, у меня есть привилегии, полученные благодаря генам и накопленным ресурсам. И тем не менее под любым количеством мускулов (неважно, есть они у меня или отсутствуют, по моему же собственному мнению) прячется маленький мальчик, опасающийся, что его тело никогда не вырастет; юноша, борющийся с ужасным образом своего тела; и мужчина, до сих пор страдающий от проблем, которые сам же закрепляет.
Это сложно; многослойно; иногда это даже смущает. И это происходит на самом деле. Итак, давайте погружаться.
ОБРАЗ ТЕЛА: ОСНОВЫ
Так что же такое «образ тела»? Чем он отличается от внешнего вида? Во время съемок третьего эпизода подкаста «Полноценный мужчина» я встретился с доктором Роберто Оливардией, клиническим психологом из Гарвардской школы медицины, и получил ответы на некоторые из этих фундаментальных вопросов. Доктор Оливардия разъяснил мне все довольно просто: у внешности есть объективные характеристики — например, карие глаза, рост метр восемьдесят, темные волосы, в то время как образ тела в большей степени связан с тем, как вы ощущаете свое тело. Следовательно, наш образ тела полностью отделен от внешнего вида и неразрывно связан с нашим самовосприятием, отношением к своему телу и тем, как, по нашему мнению, его видят другие люди. Это объясняет, почему люди, которых общество по какой-либо причине идентифицирует как «прекрасных», «совершенных», «знойных» или называет «примерами для подражания», могут иметь нездоровый образ тела. То, как мы выглядим, и то, как ощущаем свою внешность, — два разных, отдельных
