Шрифт:
Закладка:
Так что Молчанов не признался сам себе, но скандалу с Подосинкиной он в глубине души даже обрадовался. Будет повод добраться до Белоколодицка, повидать поэтичную супругу и в очередной раз попросить у неё прощения. Не важно за что. Поэтому он остановил уже готового к поездке Комарова, и заявил что лично будет сопровождать проштрафившегося главреда на административный разнос.
Первый секретарь замер перед зеркалом, завязывая широкий ГДР-овский галстук, в надежде хотя бы своим видом произвести на Нюсю впечатление.
А что касается молодой редакторши, так её всё равно съедят, рано или поздно.
Едва Подосинкина появилась в райцентре, на неё сразу стали писать жалобы. Молчанов и сам отнёсся к столичной фифе с предубеждением, но скоро убедился — дело отнюдь не в ней. Газета "Вперёд!" под руководством нового редактора стала активней и зубастей. Её даже начали читать жители Берёзова. Ну как такое простить?!
Подосинкину ненавидели за молодость, за грамотность, за то, что заставляла работать пенсионного возраста спецкоров и дальних родственниц ответственных работников, которые приходили в редакцию исключительно похвастаться причёсками и обсудить соседей.
Молчанов знал, что жалобы его персоной не ограничиваются и идут по инстанциям выше. Так что первое же ЧП, в которое оказалась замешана Подосинкина, станет концом её карьеры. Причём история максимально глупая. Какой-то школьник сломал дорогую технику…
— Твою мать! — Сергей Владимирович кинулся на кухню, где на конфорке отвратительно воняла сбежавшая арабика. — Что за гадский день!
Он добавил ещё несколько ёмких выражений, которые слышал от председателя колхоза "Заря Коммунизма" товарища Винокурова, облегчил душу и, так и не позавтракав, направился к служебному автомобилю.
* * *
Я начинаю привыкать к своему будильнику. Ненавижу по-прежнему, но привыкаю. Ещё пару дней, и на шкаф его ставить будет не обязательно. Его механическим внутренностям не будет больше угрожать фатальный удар о стену.
Сегодня я просыпаюсь в шесть, но вместо майки и кед надеваю самые приличные из имеющихся, серые брюки, синюю рубашку с коротким рукавом и, слегка уродливые и не слишком подходящие по сезону неубиваемые ботинки фабрики "Скороход".
Ровесники в таком "прикиде" сочли бы меня лохом, уж не знаю, существует ли сейчас это слово. Но сегодня я планирую вращаться в других кругах.
Я едва не опаздываю. У дома Подосинкиной уже стоит чёрная Волга "ГАЗ-24".
В детстве я слышал, что купить такой автомобиль в частные руки было невозможно. Белый, красный, синий — сколько угодно, а вот чёрные были зарезервированы исключительно под нужды органов власти.
Чёрная Волга — знак принадлежности к номенклатуре, людям, которые действуют в интересах государства и для его блага. Любопытно, что после Перестройки представители "новой элиты" также активно пересели на белые Волги, уже 31-ой модели. А потом появились иномарки, и на модель и цвет стало наплевать.
— Алик? — удивляется Подосинкина.
На ней эффектный тёмно-зелёный брючный костюм, очень смело расклешённый снизу и эффектно облегающий попку сверху. Если в комиссии будут мужики, то молодую редакторшу, думаю, могут и пощадить. Но если большинством окажутся тётки — сотрут в порошок.
На лице у Подосинкиной в равной мере отражаются страдания душевные и физические, но держится она молодцом. Идёт как в последний бой.
— Доброе утро, Марина, — улыбаюсь, — поехали?
Редакторша в замешательстве. Похоже, она не помнит о нашей вчерашней встрече. Или думает, что я ей приснился как укор комсомольской совести.
— Зачем, Алик? Ты ни в чём не виноват…
— Опаздываем, Марина Викторовна, — подгоняет водитель.
Строго, как школьницу. Сразу понятно, что это не её служебный транспорт.
Молча открываю перед ней заднюю дверь, а когда блондинка садится, обхожу машину и размещаюсь рядом. Убеждать женщин дело нудное и бесполезное. Надо сразу ставить перед фактом. Тогда они, чудесным образом, успокаиваются.
Внутри Волга приятно удивляет. Сзади у неё в качестве сиденья полноценный диванчик, обтянутый мягкой бежевой кожей. Меня умиляют шторки на задних окнах. Самые обыкновенные, из плотной портьерной ткани. С их помощью ответственный работник может отрешиться от людской суеты и постороннего внимания. Наш ответ глухому тонированию.
У водителя мурлыкает радиоприёмник: "… ночь в июле длится только шесть часов…".
— Выспалась?
Держу себя с Мариной на равных. Один раз перейдя на этот уровень общения, сдавать назад уже нельзя. В глазах девушки — это фиаско.
— Это ты меня… — она заливается краской, понимая, как это звучит.
— Ты очень устала вчера, — отвечаю, — с кем не бывает.
— Зачем ты едешь? — принимается за своё.
— Говорят, в Белоколодицке, в обкомовской столовке бутерброды с чёрной икрой подают, — отвечаю, — не прощу себя, если не попробую.
— Дурак, — улыбается, наконец, редакторша, — нет там такого.
— А со шпротами?
— В буфете есть, — няша показывает хорошее знание обкомовских обычаев.
— Угощу тебя, — говорю гордо.
— Лучше тогда эклерами, — смеётся Подосинкина.
Неловкость между нами пропадает, и редакторша отвлекается от мрачных мыслей.
Автомобиль, между тем едет не в сторону фабрики, через которую идёт шоссе на Белоколодецк, а по Заречью.
Вспоминаю детскую легенду про "Чёрную Волгу", которая похищает на улицах советских граждан, чтобы потом их никто никогда не увидел. Бред, конечно. И Подосинкина не волнуется. Хотя она блондинка, ей можно быть легкомысленной.
Волга проскакивает частный сектор, гудками прогоняя с проезжей части кур, коров и детей и выкатывается на поле. Водитель глушит мотор. Приехали.
А я ещё шутил про удалённость нашего района. Перед нами стоит самолёт. Самый настоящий биплан АН-2. "Кукурузник", в парадной белой раскраске и с красными крыльями.
Подосинкина торопливо и неловко шагает, проваливаясь в грунт острыми каблуками, а я с восторгом гляжу на это изящное транспортное решение. Был уверен, что следующие пять часов я проведу на заднем сиденьи Волги. А потом ещё пять — обратно.
У самолёта курит хмурый мужик в светлом импортном костюме. Седоусый механик бросает в его сторону неодобрительные взгляды, но сделать замечание не решается. Походу, большой начальник. Подосинкина тоже вытягивается, чуть ли не по стойке смирно. Она не ожидала такой компании.
— Задерживаетесь, Марина Викторовна, — ворчит он, — а это кто?
На мне останавливается внимательный взгляд. Мужику точно нет сорока, но лоб его прорезают две глубокие морщины, а на плечи давит невидимый груз. Тебе
