На днях в комиссии по валютному плану ВСНХ на август нам пришлось пойти, с одной стороны, на то, чтобы увеличить платежи в Америке по сравнению с тем, что Розенгольц предлагал, а с другой – урезать требования ВСНХ. Новых заказов сейчас не делаем, но за старые, за которые уже 40 % уплачено, надо платить. ВСНХ требовал 8–9 мил. руб. Мы, подсчитав, что действительно необходимо платить, остановились на 6 миллионах, но положение с валютой крайне напряженное. Я должен Вам сказать, т. Сталин, что вся постановка дела с импортом на меня произвела очень плохое впечатление: не могут ответить на вопрос, какое оборудование мы ввозим именно в августе, – в результате, может быть, мы спешим ввезти в августе то, что будет потом полгода лежать мертвым капиталом, как это имеет место на ряде заводов. Неизвестно, какие платежи у нас по кварталам, кому и за что платим. Чувствуется, что нет единства между заказом, движением оборудования и движением платежей. Цит. по: [Хлевнюк, Дэвис 2001: 46].

Только после этого непредвиденного экономического фиаско советская пресса начала превозносить драконовскую и приводящую к возникновению дефицита стратегию импортозамещения, господствовавшую весь остаток 1930-х годов [Dohan 1976: 633–634]. Дохан полагал, что «нуждающиеся в срочной реализации программы импортозамещения и их популяризация были прагматическими ответами на современные экономические вызовы» [Dohan 1976: 633]. К дискурсу экономической независимости, прочно укоренившемуся в марксистской литературе, конечно, обращались и ранее. Однако до 1931 года публичных кампаний в поддержку этой стратегии не проводилось, что подтверждает тезис Дохана о том, что дискурс импортозамещения был фиговым листом советской власти. Для уравновешивания платежного баланса ей пришлось бы создать условия, при которых внешняя торговля снова бы приносила прибыль.

Сталин продолжал это требовать от соратников:

Решительно возражаю против решения Политбюро о замене экспорта масла и яиц другими видами экспортных продуктов. Это бессмыслица с точки зрения нынешней конъюнктуры. Вы всячески нажимаете на экспорт хлеба, когда за хлеб платят гроши, и хотите попридержать и ликвидировать экспорт масла и яиц, представляющих более выгодный экспортный товар. Где же тут смысл? Не лучше ли будет попридержать экспорт хлеба и усилить экспорт масла или – в крайнем случае – усилить и то и другое, если вы в самом деле хотите выручить валюту, а не играть в экспорт. Цит. по: [Хлевнюк, Дэвис 2001: 80].

Путь к положительному сальдо внешней торговли был долгим. В 1931–1932 годы все еще наблюдался ее дефицит, а импорт финансировался за счет дорогих краткосрочных кредитов. Именно в это время дали о себе знать катастрофические последствия коллективизации. Советское руководство рассчитывало на то, что зерно и другие сельскохозяйственные продукты (например, мясо) снова станут основой экспорта, а на деле в Советском Союзе был собран худший с 1925 года урожай. В 1932 году совокупный объем экспорта упал на 19 %, а его стоимость – на 29 %. В следующем году стоимость экспорта сократилась еще на 37 %, хотя объем снизился всего на несколько процентов [Dohan 1969: 593] [80]. Согласно пятилетнему плану, экспорт в 1932 году должен был увеличиться на 31 %, а в 1933 году – на 23 % [Dohan 1969: 594]. Только сокращение импорта примерно на одну треть от его совокупной стоимости в 1931 году позволило СССР сохранить в 1933 году платежеспособность. Временная задержка между заказами и поставками промышленного оборудования в 1932 году помешала советскому руководству сократить импорт; для сохранения объема импорта требовалось поддержание определенного уровня долга. К 1933 году, однако, СССР удалось ввести в действие меры жесткой экономии, которые позволили ему выплатить к 1935 году внешний долг [Dohan 1969: 594]. С политической точки зрения приход в январе 1933 года к власти нацистской партии и эмбарго со стороны Великобритании в марте того же года означало прекращение ссуд, которые позволили бы Советскому Союзу поддерживать определенный уровень импорта. Вызванное экономическими причинами американское дипломатическое признание Советского Союза в ноябре не смогло переломить ситуацию [Хлевнюк, Дэвис 2001: 129–135][81].

Мировая торговля в 1932–1933 годы находилась в низшей точке. Неудивительно, что для внешнеэкономических связей Советского Союза это были самые тяжелые годы. Поражает другое: в отличие от многих экономически развивающихся стран в те годы, СССР не объявил дефолт по своим внешним долгам[82]. Вместо этого правительство предпочло морить своих граждан голодом и рисковать их доверием, только чтобы сохранить отношения с банкирами и крупными предприятиями, которые могли бы профинансировать экономический эксперимент. Возникает соблазн заявить, что в основе внешней торговли последующих лет лежала стратегия импортозамещения, но в действительности большевистское руководство проводило жесткую политику ограничения импорта, чтобы сохранить свою платежеспособность. Сокращение импорта не было компенсировано увеличением внутреннего производства и носило ситуативный характер. Оно нанесло ущерб приоритетным направлениям, среди которых можно назвать развитие производственных мощностей на машиностроительных предприятиях и обеспечение сельских районов тракторами [Dohan 1976: 632]. Продолжал форсироваться экспорт многих товаров, острый дефицит которых ощущался внутри страны. Речь идет о зерне в годы голода, а также других продовольственных продуктах, хлопке, древесине. Насколько патовой была ситуация, вероятно, лучше всего демонстрирует расцвет магазинов Торгсина, призванных выкачивать в обмен на еду у населения материальные ценности, легко конвертируемые в твердую валюту. Правительство открыло эти магазины для советских покупателей осенью 1931 года неслучайно. И совершенно естественно, что список принимаемых «платежных средств» расширялся. Сначала советские граждане могли приобрести в магазинах Торгсина товары при сдаче ими золота: ювелирных изделий, медалей, монет старого чекана. Позже в магазинах стали принимать серебро, платину, бриллианты и антикварные изделия. И наконец, каналом проникновения в Торгсин стала переведенная родственниками и друзьями твердая валюта [Осокина 1999: 160–169][83]. Количество проводимых операций было весьма внушительным. Если в 1932 году объем продаж составлял приличную сумму – 49,3 млн рублей, то в следующем году продажи увеличились более чем вдвое и составили 105,4 млн рублей. Стоит отметить, что торгсиновская торговля процветала в первые пять месяцев 1933 года – во время ужасного голода [Осокина 1999: 162–163][84].

Кризисные годы прошли, к 1935 году большая часть внешнего долга была выплачена, и форсирование экспорта в условиях неблагоприятной конъюнктуры мировой торговли утратило смысл; распространение торговых барьеров еще больше усложнило ситуацию[85]. Кроме того, промышленная база СССР была построена, и на нужды национальной промышленности уходило много сырьевых материалов (например, нефти), которые традиционно были основными экспортными товарами[86]. Если мы будем оценивать по мировым меркам, то Советский