Как ни странно, эти раздумья немного развеяли тяжесть на душе Старшей. Пружинящий бег стал казаться легче. Вновь набирая скорость и позволяя одеревеневшим от холода мышцам согреться, Старшая вернулась по дорожке обратно, пробежала мимо корпуса малышей и домика разнорабочих. Она добежала почти до ворот, пытаясь уловить усиление тревоги, но ничего подобного не почувствовала.

Должно быть, Майор был прав. В конце концов, сегодня произошло из рядя вон выходящее событие, и, как Старшей ни хотелось думать, что она не подвержена коллективным веяниям, она все же ловила их фимиам и проникалась ими, сама того не замечая.

Нехотя, уже не бегом, она вернулась в ученический корпус. Тихий треск помех радио и храп Катамарана дополнились новым электрическим треском: лампочка на столе коменданта начинала потихоньку перегорать.

После холодной ночи Старшая думала, что нутро ученического корпуса встретит ее жаром, но не ощутила его. Видимо, она замерзла куда сильнее, чем ей казалось.

На миг Старшая почувствовала усталость, но тут же заставила себя встрепенуться.

Усталость – она для кровати. Пока бодрствуешь, будь энергичной, иначе милости прошу в Казарму! – повторила она свой неписанный закон.

Преисполнившись решимости вновь попытать счастья со сном, Старшая направилась к лестнице.

Стоило ноге коснуться ступени, как кусачий, непривычно колкий мороз пробрал ее до костей, будто в штанину пижамы насыпали снега.

– Ай! – выдохнула Старшая, отскочив. Она остервенело бросилась растирать оледеневшую ногу, но почти сразу остановилась, уловив, как собственное дыхание облачком пара вырывается изо рта. Опустив взгляд на перила лестницы, Старшая заметила на них тонкие полоски инея.

– Что? – прошептала она. – Здесь?

Она знала, что это такое, и сердце ее заколотилось быстрее. Разум подсказывал ей, что бояться нечего… по крайней мере, ей, но инстинкты вопили об опасности и отказывались подчиняться.

Ты любишь ставить себе задачи на силу воли, так поставь еще одну: научись справляться с беспокойством, – тут же вспомнила Старшая слова Майора и до боли закусила губу, напряженно пытаясь взять себя в руки.

Наверх.

Она знала, что нужно идти наверх, следы инея вели туда, откуда веяло зимой.

Давай! На глупый страх и так ушло слишком много времени!

Летя вверх по лестнице, Старшая проклинала себя за промедление. Ее заминка могла стоить очень дорого.

На втором этаже она попыталась прислушаться к чувствам как можно быстрее. Здесь было холоднее, чем на первом, и все же настоящий мороз ждал ее выше. Он пришел на третий.

Глава 9. При свете страхи могут рассеяться

НОВИЧОК

Заброшенное место. Заброшенный интернат. Я иду по растрескавшейся дорожке, едва не спотыкаясь на проросшей траве. Некоторых плиток почти не видно. Сорняки и деревья пустили свои корни по всей территории, ветки проткнули стекла домика разнорабочих, проникли в корпус младшеклассников, скрыли от чужих глаз здание администрации, оплели пристанище учителей. Весь интернат – как на ладони. Запущенный, покинутый, пустой. Казарма мелькает мрачной тенью среди деревьев обступившего ее перелеска. У тропинки, ведущей к болоту, деревья и вовсе образовали неприступные заросли. Продовольственные ангары скрылись в сорной траве. Я вижу это, хотя нахожусь очень далеко, почти у самых ворот. Я могу перемещаться по территории, как захочу, и ничто не мешает моему обзору. Ноги упрямые и упорные – они тянут меня к ученическому корпусу, которому каким-то образом удалость избежать древесной войны и выдержать осаду. Окна темны, комнаты необитаемы; не нужно отправляться на разведку, чтобы это понять. В таком запустении не может быть жизни. В таком запустении может быть только лес.

Жизнью горит всего одна комната. Огонек внутри нее мигает, будто последняя искра сейчас потухнет, и что-то тянет меня туда. Уже поднимаясь, я сознаю, что направляюсь на третий этаж, в тридцать шестую. Я знаю, что огонек, который надо сберечь, будет ждать меня там.

Поворачиваю ручку (она почему-то оказывается очень холодной), делаю шаг к огоньку… и просыпаюсь.

***

Бывают жаркие ночи, когда лежишь, как выброшенная на берег рыба, и жадно глотаешь каждый порыв ветра, влетающий в форточку. В такие ночи только и мечтаешь о промозглом осеннем ветре или о скрипучем зимнем морозце. Скрываясь от своих соседей по комнате в одеяльном коконе, я был уверен, что меня ждет именно такая ночь. Соответственно, я рассчитывал провести ее без сна, потому что сбросить одеяло было все равно, что попрать собственную честь и выказанное недовольство, а спать в такой жаре довольно быстро должно было стать невозможно.

По правде говоря, я ждал чего угодно, кроме того, что проснусь посреди ночи от жуткого холода.

Лежу в своем укрытии и не кажу носа наружу, стискивая челюсти, чтобы не стучали друг об друга. Пальцы ног уже ноют, руки кажутся окоченевшими, а кончик носа, по моим ощущениям, покрывается инеем. Если б я не был знаком с директором этого жуткого места, то, наверное, все еще недоумевал бы, как может администрация школы-интерната допускать, чтобы дети жили в таких условиях. Но я со Сверчком познакомился, и, судя по его виду, он готов закрыть глаза на что угодно, лишь бы жить в полной уверенности, что в школе все хорошо.

Если переживу эту ночь, надо будет надыбать себе с одной из пустых кроватей дополнительное одеяло – все равно лежат бесхозные. А если придут еще новички… ну отдам. Если эти новички мне понравятся, конечно.

На мгновение меня опьяняет злорадное чувство власти и превосходства над всеми, кто заселится в тридцать шестую после меня. Уже в следующую секунду понимаю, что никакого толку в этом деланном могуществе для меня нет. Когда я стану по сравнению с новичками старожилом, я знаю, как буду это использовать: нарушать дурацкие традиции интерната и не соблюдать однодневный бойкот; рассказывать, как все устроено; может, даже к воротам ходить, встречать и провожать новеньких до ученического корпуса. Я знаю, что буду вести себя так, не потому что мне есть дело до каждого новенького, а потому что я могу это сделать. И, если не сделаю, то буду чувствовать себя полной сволочью. Почему-то.

Тоскливо вздыхаю и замечаю во тьме одеяльного кокона призрачные завитки пара.

Так, ну это уже совсем ни в какие ворота! Получается, что даже здесь, под одеялом, температура, как зимой?! Никуда не годится.

Переполняюсь решимостью встать, разбудить Сверчка прямо сейчас и заставить его столкнуться лицом к лицу с одной из школьных проблем. Захочет прятаться за Майора – его дело. Насмотрелся я уже на