июня. С днем рождения, Сан Саныч! Но теперь у меня другая дата дня варенья, а про эту буду вспоминать иначе — как не дал погибнуть в пожаре Алёне. Если получится… Да, конечно, получится! Неизвестность настораживала и бодрила.

Встал я раньше обычного. Сгонял на пробежку. Помучил турник, брусья. Подтягивался я уже целых пятнадцать раз. Неплохо, если учесть, что провел примерно десяток тренировок. У моей тушки потенциал определенно есть.

Вернулся в общагу, сходил в душ. Попеременно переключал холодную и горячую воду. Словил бодряк, побрился и пошел готовить завтрак. В этот раз решил сам сделать, так как Нурик еще спал.

На работе был рано. Мухтар удивился, но, естественно, обрадовался. Я его покормил, на скорую руку вычесал, похлопал по холке и сказал:

— Сегодня меня не теряй, дела важные. Но Серый скоро придет, погуляет с тобой. Кузнечиков не жри, под забор не копай, сотрудников не пугай, а то Кулебякин ругается. Нет, его не надо грызть, он наш начальник. Да и мужик, вроде, ничего, просто устал и нервничает. И да… чуть не забыл… Если получится — кусни лучше Трубецкого. Это тот, которого ты обоссал тогда, помнишь? Ну, с барашками на голове. Ну все, покедова…

Я зашел в здание, выловил Баночкина, благо ночью была его смена.

— Привет, Миха, что невеселый? — зашел я в дежурку.

— Да поспать не дали, — зевал он. — Всю ночь какие-то дебилы звонили, а телефон, сам понимаешь, не отключишь. Просили наряд прислать. Видите ли, инопланетяне их облучают. Вроде, не осень еще, а уже обострение.

— Это не обострение, это передозировка веселительными напитками.

— Я им тоже сказал, вы что, пьяные? Знаешь, что они ответили? Что это так совпало…. А ты чего хотел-то? Рации нет для тебя, не пришли еще новые.

Я махнул рукой — мол, разговор совсем о другом пойдёт.

— Скажи Кулебякину, что я с утра был, все дела собачьи переделал, и на планерке меня не будет. Мне на мясокомбинат нужно, по агитационно-общественной теме. Шеф в курсе. Просто договорился встретиться с ними с самого раннего утра, пока смена у них не началась. Буду там с населением работать.

Ответом мне было молчание. Потом Баночкин подхватил отвисшую челюсть и проговорил:

— Вот поражаюсь тебе, Саня, как это так ты через меня отпрашиваешься? Даже нет, не отпрашиваешься, а вот что — уведомляешь начальника о своих планах. Другого бы он давно публично матом выпорол, а тебе — все с рук.

Я покачал головой.

— Зависть — плохое чувство, Миха.

— Да я же по-белому завидую. Ладно… Передам Петру Петровичу. Так тебя что, вообще сегодня не будет?

— Скорее всего.

— А Мухтар?

— Помощник придет, заниматься будет…

Я вернулся в общагу. Нурлан уже проснулся. Жевал жареную картошку и никак не мог понять, откуда она взялась в сковородке. И куда же тогда делся я.

— Проснулся, герой, — хмыкнул я, входя в комнату.

— Слушай, Мороз, — округлил он глаза. — А Вася сильно на меня злая вчера была? Я же ей не открывал, пока Аглайку спускал с окна. А потом залетела, как буря, и под кровать заглянула, и в шкаф.

Да уж, конспирация вчера была мощно завалена.

— Сильно, но жить будешь, сказала, только батур тебе оторвет. Но ты и без него проживешь, да? Это же не смертельно. В Италии раньше вообще все певцы такие были. О! — я резко повернулся к нему. — Может, тебе вокалом потом заняться? Не думал? Сейчас в моде жгучие чернявые певцы.

— Как это не смертельно? На фига мне такая жизнь? — Нурик даже ноги сжал, будто закрывал сокровенное. — Что делать-то теперь, Мороз? По-любому, коменда мне не поверила, что никого я не водил.

Ну ещё бы. Я подождал пару секунд — не из вредности, а в воспитательных целях.

— Что делать, что делать? Поговорил я с ней.

— С кем? — не верил своим ушам сосед. — С Васей? Говорил? Да ну-на⁈

— Да ну-да!

— Как это — поговорил? Она же сразу орет! Не орала, что ли? Выселю! На работу сообщу! Будешь сортир драить! Вот это всё?

— Нет, мы с ней нормально поговорили, она женщина одинокая, ей внимания не хватает, а вы ее за цербера принимаете, души в ней и загадки не видите.

Видимо, мои слова прозвучали так, будто я без всякого предупреждения заговорил на другом языке.

— Так, а делать-то что-на? — чесал репу Нурик. — Загадку отгадывать? Или в душу лезть?

— Вот скажи, герой-любовник, чего хочет одинокая женщина? — прищурился я на товарища, как экзаменатор на зеленого студента.

— Ха! Известно чего, того самого! — Нурик изобразил недвусмысленные движения тазом.

— Дурак, ты Ахметов, садись, два. Внимание ей нужно. Вни-ма-ни-е! Понял?

— Ага… Конечно… Не понял… Ты, Мороз, прямо скажи, мол, Нурлан Баянович, иди туда, принеси то, сделай это. И Вася не в претензиях ко мне станет. А то я эти ваши русские фразы не все понимаю.

— Да перестань прикидываться. Все ты понимаешь, Нурик.

— Ну не скажи! Далеко не всё. Вот, например, как можно жир с солью есть, а салат из свеклы и капусты варить?

— Это сало и борщ, сам же их хряпаешь, что за ушами пищит.

— Ну привык уже, да… Вкусно…

— Вот и к коменданту привыкнешь. А чтобы она добрее стала, удели ей свое внимание. Сделай ей приятное…

— Сортир вне графика драить? Ну не-е… перед мужиками западло.

— Почему сортир сразу? Сделай приятное как мужчина.

— А? Того её? — Нурик опять задвигал тазом.

— Как настоящий мужчина, — поправил его я.

Ну, конечно, намёки ушли в молоко.

— Ты чо, Мороз? Я столько не смогу, она ж не Натаха, — Нурик кивнул на плакат-страницу из журнала «Советский экран», который висел у него над кроватью и на нем была запечатлена секс-символ СССР — актриса Наталья Варлей.

— Дурак ты, Нурлан Баянович, я тебе про внимание, — этот однообразный разговор начал мне надоедать, и я решил-таки перечислить что-то конкретное, как заказывали. — Цветочки ей подари, комплимент сделай. Поговори о погоде, о птичках, глядишь, она и растает.

— Цветочки? А чо, можно… Гвоздики пойдут?

— Она же не памятник.

— Пф!.. А другие дорого-на.

В СССР пока гвоздики принято дарить женщинам, это потом они станут