Я понимал каково это лететь на крейсерской скорости, когда тебя вдавливает в кресло. Но вот в том, что это можно проделать между небоскрёбами я сильно сомневался. Пилот подключил к шлему ещё несколько дополнительных проводов. Для этого на шлеме открылись два скрытых разъёма.

Пока пилот настраивался, я тоже время даром не терял и покинув кабину управления вернулся в салон. Забравшись в противоперегрузочное кресло я максимально сильно стянул себя ремнями безопасности. Тут не надо быть гением чтобы понять, что нас ожидает нечто похожее на блендер.

Наконец пилот закончил приготовление и настройку оборудования, переведя управление машиной полностью на одного пилота. Сергей несколько раз глубоко вздохнул, а затем запустил таймер обратного отсчёта. Секунды побежали в обратную сторону и когда на дисплее загорелся ноль, Анастасия сдвинула красный рычажок в положение «пуск».

Лопасти вертолёта сложились вдоль корпуса превратившись в нечто вроде крыльев, а сама машина резко пошла вниз. Находясь на большой высоте в воздушном коридоре, который для этого и предназначался, подобные действия были совершенно безопасны.

Но мы-то находились не в воздушном коридоре, а чуть выше стен цитадели. На самом деле всё могло закончиться гораздо раньше и для этого нам не нужны никакие небоскрёбы. Мы тупо можем воткнуться во внутреннюю часть стены. Правда развить красочный сюжет в своей голове я не успел. Спустя мгновение я уже был вдавлен в кресло и ждал момента, когда мы столкнёмся со стеной.

Между кабиной пилотов и салоном никаких перегородок не было, поэтому находясь в противоперегрузочном кресле, я спокойно мог смотреть через лобовое стекло кабины пилота. И вот, то, что я видел меня до жути пугало.

Я не верил в то, что сейчас вытворял Сергей управляя машиной, но стена проскочила у нас под брюхом. Затем, два заброшенных небоскрёба практически в одно мгновение оказались возле нас. Но меня пугали не они, а то, что находилось за ними.

В этой части мегаполиса, строения располагались хаотично, а в тех местах, где использовались прямые трассы было достаточно много завалившихся зданий. По этой причине, тупо лететь по прямой, у нас при всём желании не выйдет. И вот эти мысли поставили огромный крест на всей нашей затее. И именно в этом я ни на секунду не сомневался.

Пролетев между небоскрёбов мы стремительно неслись прямо на здание, которое точно нельзя было никак облететь, по крайней мере с нашей скоростью сближения. Я смотрел, как небоскрёб мгновенно вырастает прямо на нашем пути, а пилот никак на это не реагирует. Я даже попрощаться с жизнью не успел, как мы воткнулись в него.

Удар, пламя, и мозг не успевший даже понять, что уже мёртв. Ужасные картины гибели, одна за другой мелькали в моём воспалённом сознании. Но я не закрывал глаз и смотрел смерти прямо в лицо. Время для меня остановилось, но ничего из этого не происходило. Мы стремительно летели сквозь небоскрёб. Я сильно недооценил нашего пилота, который направил машину через разрушенный этаж здания.

Едва мы проскочили первую преграду меня опять вдавило в кресло и на этот раз давление оказалось гораздо сильнее. Но самое неприятное было в том, что я не мог адаптироваться к перегрузкам. Пилот похоже полностью слился с машиной и по сути он сейчас являлся одним целым с ней. Манёвры, которые выделывал вертолёт, моим сознанием даже не воспринимались.

Нас бросало, то вверх, то в низ, а по большей части вообще по диким траекториям. В ситуации, в которой сейчас находился мой разум. Такие понятия, как верх и низ, вообще перестали существовать. Единственное, что я мог видеть, это всполохи молний, которые подсвечивали строения у которых мы оказывались. И зачастую эти вспышки света выхватывали не только наружные стены, но и внутренние, через которые пилот каким-то образом вёл машину.

Когда тебя бросает из стороны в сторону в течении десяти или пятнадцати минут, мозг находится в прострации. Но когда это происходит в течение часа или больше, он начинает адаптироваться к происходящему. Мозг перестаёт воспринимать происходящее, как неминуемую смерть и пытается подстроиться к окружающейся обстановке. Я не был исключением и если не считать диких перегрузок, я был под сильным впечатлением от умений нашего пилота.

То, что раньше считалось невозможным, Сергей на собственном опыте опровергал. Спустя три с половиной часа, мы вырвались из грозового фронта и он поднял машину в воздушный коридор, где я уже спокойно смог выдохнуть.

Никто из нас не проронил ни слова, да и говорить собственно говоря было нечего. Нам нужно было время, чтобы осознать, что сейчас произошло и каким образом мы всё ещё живы. Через двадцать минут, Сергей сбросил крейсерскую скорость.

Сложенные в виде крыльев лопасти развернулись и начали стремительное вращение, превратив скоростной болид в обычный вертолёт. Затем пилот аккуратно посадил машину на базе аналитического отдела. Лопасти вертолёта замедлились, но мы продолжали сидеть в креслах, пока они окончательно не замерли. Отстегнув ремни безопасности я подошёл к кабине пилотов.

Анастасия тоже освободилась от ремней и сейчас смотрела на Сергея, который не двигался и продолжал сидеть в шлеме. Его состояние мне было понятно, по крайней мере мне так казалось. Находясь в противоперегрузочных креслах во время адского полёта. Мы сами едва разумом не поехали, а Сергей всё это время управлял машиной и ни единого раза не ошибся. Я не представляю, какие у него должны быть сосредоточенность и выдержка.

В качестве одобрения я слегка похлопал его по плечу, но он никак на это не реагировал. Его руки по прежнему сжимали штурвал и он даже не предпринимал попыток снять шлем. Только после этого я заметил, что весь его комбинезон был мокрым от пота. Скорее всего у него были судороги и он банально не мог разжать ладони, чтобы отпустить штурвал управления. Анастасия потянулась к шлему, чтобы помочь Сергею его снять и позволить ему вдохнуть свежий воздух.

— Не делайте этого, — произнесла кодекс пилота, активировав голограмму. — Я уже вызвала медиков и техническую службу, — взглянула она на неподвижно сидящего Сергея. — Если сейчас отключить его шлем, он умрёт. Его разум воспринимает машину, как собственное тело. Я не знаю сколько времени потребуется, чтобы вывести его из этого состояния. Но возможно он навсегда останется её частью. Наверное я не должна этого говорить, ведь я всего-лишь кодекс. Но огромное вам спасибо, за его спасение. Хотя я и искусственный интеллект, но мне будет очень жаль, если его тело перестанет функционировать.

Мы стояли на краю посадочной