– На «психах» – труп?

– Труп. Парень молодой, из армии в увольнение пришел, а обратно идти не захотел. Били его там, в части, или что еще похуже – не знаю. Закрылся он в комнате и не выходил, а когда менты дверь ломать стали, нож себе в живот воткнул. Воткнул – и еще вверх им протянул.

– Нихрена себе! Харакири прямо.

– Харакири, – угрюмо подтверждаю я. – Пока мы приехали, там весь пол в крови, а эти бараны с автоматами даже рану ему не перевязали. Когда доктор спросил, какие меры они приняли после нанесения себе больным ранения, один ответил: «Мы вас вызвали». Пока парня везли, он плакал, маму звал, говорил, что не хочет в армию, обещал в институт поступить. Юристом, кричал, хочу стать. Представляешь, Валер? Утро, холодина, вонь в машине кровью, кишечным содержимым и газами, а он за твою руку пальцами, в крови и дерьме измазанными цепляется, и тебе это все говорит. Глаза дурные-дурные… Так и умер он, в меня вцепившись. Попытались мы его покачать, когда уже к «первой» подъезжали, да толку с того? При такой ране ОЦК[21] ничем ты не восполнишь. С меня семь потов сошло, пока мы с Костей его раздышать пытались. И после этого всего слышать такое в маршрутке от какой-то алкоты, которая никогда смерти в глаза не видела?

– Тогда тебя Психом и прозвали? – интересуется Валера.

– Нет, не тогда.

– Один – четыре, четырнадцать, ответьте «Ромашке»! – доносится из кабины.

– Проснулись, блин! – тяну руку. – На связи, «Ромашка».

– Вы больного сдали?

– Сдаем.

– Как сдадите – приезжайте на станцию без звонка.

– Вас поняли.

В дверях приемного показывается Офелия, красная, как переходящее знамя социалистического труда. Интересно, что это ее так…

– Антон! Тебя где хрен носит?! Иди сюда!

Недоумевающе переглядываемся с Валерой. Захожу в приемное, конвоируемый зло сопящим доктором.

– Что случилось-то? – спрашиваю в полголоса, пока идем.

– Скандал, – также тихо отвечает Офелия.

Я на ходу снимаю с пояса сотовый и кладу его в карман ее халата. На всякий случай.

Больного уже нет, его увезли «лифтом», остался только фельдшер приемного, молодой незнакомый врач и толпа родственников.

– Ты медбрат, да? – хватает меня за рукав один из родственников.

Неторопливо выдергиваю рукав.

– Медплемянник я. Руки при себе держи.

– Тихо-тихо, – предостерегающе говорит врач приемного. – Без эмоций, пожалуйста. Вот, гражданка Чолокян жалуется, что у ее мужа при себе был бумажник, в котором было две тысячи долларов. Сейчас, при осмотре, оказалось, что при нем бумажника нет.

– И на что мы намекаем? – сразу стала ясной причина необычного цвета лица Офелии. – Что мы его вытащили?

– Тише! Гражданка Чолокян…

– Слуший, отдай па-харошему! – внезапно фальцетом выкрикивает на все приемное давнишняя дама. – Ты этот деньги заработал, да? Зачем взял?!

– Кто у тебя что взял?! – взрывается за моей спиной Офелия. – Ты совсем охренела, корова толстозадая?! Мы твоего мужа с того света тащили через весь город – это ты так спасибо говоришь?!

Офелию тут же толкают в плечо. Сильно толкают.

– Ти каво каровой называещь, э? – зло шипит толстопузый мужик, со сросшимися на переносице густыми бровями и недельной щетиной на роже. – Щас в бащка палучищ за карова, понял, э, я твой маму…

Я прерываю непереводимую игру слов с использованием местных выражений, вставая между доктором и этой тушей.

– Выражения выбирай, земляк! С женщиной разговариваешь!

– Э-э, ти хто такой, а? Ты дэнги верни давай!

– Кто видел, что я эти деньги брал? – спрашиваю я.

– А кто брал, э? Шел по улыца – был дэнги, ехал в «Ськорая» – нэт дэньги! Кто брал, э?

– Доктор, вызовите милицию, – внезапно произносит Офелия. Врач приемного молча смотрит на нее. – Вызывайте, ну!!

– Что ти нас свой милиция пугаищ? – взвился толстяк. – Нам твой милиция до одын мэст, понил!

В доказательство он звучно хлопает себя по обширной заднице. Родня одобрительно загомонила.

– Нет, все правильно, – пожимаю плечами я, пряча руки в карманы куртки. Чтобы не было видно, как они трясутся. – Вы хотите разбираться – будем разбираться. Вы обвинили нашу бригаду в хищении довольно крупной суммы, безо всяких оснований. Есть такая статья в Уголовном Кодексе, называется «клевета». Пусть милиция разбирается, снимает отпечатки пальцев с нас – и с вас тоже. А потом в суде насчет клеветы поговорим.

– Какой «в суде», э? Какой «суде»? Ти хто такой?! Ти, сапляк, как базарищ?!

В переносице вспыхивает шар боли, разливаясь по лицу. В себя я прихожу на полу, куда грохнулся, расшвыряв стоящие для посетителей стулья. Нос саднит и кажется чужим, а на шею по подбородку стекают две теплые струйки. Врач приемного куда-то исчез, фельдшер разглядывает происходящее с широко открытым ртом, держа в руках телефонную трубку.

– Вот это уже будет самооборона…

Поднимаюсь, держась руками за угол стены – и, коротко размахнувшись, изо всех сил врезаю не ожидавшему удара толстяку между ног. И, пока он сгибается, открывая пасть для пронзительного вопля, добавляю сверху локтем по темени. Кто потом меня ударил, я уже не видел, потому что скорчился на полу, защищая от посыпавшихся ударов лицо. Один раз попытался подняться – и получил носком ботинка в живот. Решил больше не пытаться.

Веселье заканчивается тем, что меня рывком поднимает с поля фигура в камуфляже.

– Ты как, зёма? Живой?

– Не уверен. Нос цел?

– А?

– Нос, говорю, не сломан?

– Да нет, вроде. Кровищи только…

Оглядываю поле боя. Да, кровищи и впрямь хватает, что на мне, что на полу… За нас вступились те же четверо солдат, которые поднимали больного в нейрохирургическое отделение. Трое самых активных родичей лежат на полу, со скрученными руками, придавленные солдатскими «берцами». Один активно отплевывается, украшая бетонный пол приемного алыми пятнами и осколками выбитых зубов. Родня помоложе, не такая боеспособная, в количестве трех человек, прижата в угол, совместно с матерью семейства невесть откуда взявшимся охранником, поигрывающим дубинкой.

Мой друг толстяк привалился к стене, очумело водит головой по сторонам, явно не понимая, где находится. Я подхожу к нему, провожу рукой под носом, пачкая пальцы в крови, и размазываю по его физиономии.

– За это я тебя посажу, сука, – тихо, но отчетливо произношу я. – Сгниешь на зоне, жирная мразь, и никакие деньги тебе не помогут.

– Антон, прекрати! – Офелия, вооружившись неизвестно где взятым марлевым тампоном, смоченным, судя по запаху, перекисью водорода, поворачивает мое лицо к себе и начинает вытирать кровь. – Ты как? Голова?

– Нет, все нормально, кажется. Нос разбил…

– Что здесь происходит?

А вот и кавалерия. Два ОМОНовца и участковый. Вовремя, как всегда. После этого еще