Шрифт:
Закладка:
И как это понимать: «все, что они захотели бы увидеть в Медвежьем переулке»? Автор записки упоминала лабиринт, что позволяло предположить, что она знала, как по нему пройти. А если был лабиринт, казалось вполне логичным, что в конце его находилось что-то ценное – или тайное.
Я погрызла ноготь, совершенно не понимая, что значат эти странные слова.
Но больше всего меня поразило другое: упоминание об аптекаре. Автор писала, что аптекарь была «другом» и «готовила тайны». Если тайной было то, что умирали мужчины – и явно не случайной смертью, – казалось, что аптекарь была связующей нитью между этими смертями. Как серийный убийца. Меня зазнобило, и я натянула одеяло повыше.
Когда я перечитывала записку, на экране появилось уведомление о непрочитанном письме. Я не обратила на него внимания, вместо этого перешла в Google Maps и быстренько набрала «Медвежий переулок, Лондон», как значилось в начале записки.
Через мгновение появился единственный результат: Медвежий переулок в Лондоне действительно существовал. И я поверить не могла, он был неподалеку – совсем близко! – от моей гостиницы. Десять минут пешком, не больше. Но был ли это тот самый Медвежий переулок, что упоминался в записке? Наверняка за двести лет некоторые улицы поменяли названия.
На фотографии со спутника в Google Maps было видно, что окрестности Медвежьего переулка в Лондоне застроены массивными бетонными зданиями, а в перечне фирм на карте значились в основном инвестиционные банки и бухгалтерские конторы. Что означало, что, даже если это тот самый Медвежий переулок, я не найду там ничего, кроме толпы мужчин в костюмах. Толпы мужчин вроде Джеймса.
Я взглянула на свой чемодан, куда положила флакон. Гейнор согласилась со мной, что на боку у него выгравирован именно медведь. Может флакон быть как-то связан с Медвежьим переулком? Эта мысль была как наживка на крючке – вряд ли, но не то чтобы невозможно. Я не могла противиться притяжению тайны – притяжению «а что, если», чего-то неведомого.
Я посмотрела на часы: почти четыре. Как только взойдет солнце, прихвачу кофе и отправлюсь в Медвежий переулок.
Прежде чем отложить телефон, я заглянула в непрочитанные письма в почтовом ящике и ахнула: письмо было от Джеймса. Я начала читать и стиснула зубы.
«Пытался позвонить из аэропорта Миннеаполиса. Кэролайн, я не могу дышать. Половина моего сердца в Лондоне. Я должен с тобой увидеться. Собираюсь сесть на самолет до Хитроу. Я приземлюсь в девять по твоему времени. Какое-то время уйдет на паспортный контроль. Встретимся в гостинице часов в одиннадцать?»
Со звоном в ушах я перечитала письмо. Джеймс летит в Лондон. Даже не спросил, хочу ли я его видеть, не дал мне побыть одной и на расстоянии, а мне это было так нужно. Неопределившийся звонок несколько минут назад, наверное, был от него, он звонил из аэропорта, возможно, из автомата – скорее всего, понимал, что я не возьму трубку, если увижу его номер.
У меня затряслись руки; я как будто снова узнала, что у него роман на стороне. Я занесла палец над «Ответить», собираясь написать Джеймсу: «Нет, не смей приезжать». Но я его достаточно давно знала; стоит ему в чем-то отказать, он приложит вдвое больше усилий, чтобы этого добиться. К тому же он знал, где я остановилась, и, даже если я откажусь с ним встречаться, я не сомневалась, что он будет дожидаться в вестибюле столько, сколько потребуется. Не могла же я навеки запереться в номере.
Ни о каком сне теперь и думать было нечего. Если Джеймс собирался прибыть в одиннадцать, у меня оставалось всего несколько часов, не отягощенных его присутствием и отговорками. Несколько часов, пока можно не разбираться с нашим пошатнувшимся браком. Несколько часов, чтобы отправиться в Медвежий переулок.
Я встала с постели и принялась ходить перед окном, каждые несколько минут поглядывая на небо в отчаянном желании увидеть первые лучи солнца.
Я не могла дождаться рассвета.
Когда прошла минута, потом вторая, а поведение мистера Эмвелла за завтраком не изменилось, смелость начала меня покидать. Я отчаянно хотела еще кружку горячего валерьянового чая Неллы, от которого мне стало так спокойно в ее маленькой лавке с тайной комнатой.
Само по себе то, что я сделала, было не так страшно – разбила яйца и вылила их на скворчащую сковородку. Я не страшилась даже злых слов, которые мог бросить мне мистер Эмвелл, когда отравленные яйца станут бурлить у него в животе, даже того, как может изогнуться его окостеневшее тело, о чем рассказала Нелла, предупредив, что увидевшему такое всю жизнь могут сниться кошмары.
Пусть в чем-то я и была храброй, но не во всем. Боялась я его призрака, его необузданного духа после смерти. Его незримого движения сквозь стены, сквозь кожу.
Призраков я стала бояться недавно. Это началось несколько месяцев назад, когда Салли затащила меня в холодный темный погреб и рассказала о девушке по имени Джоанна.
С того дня я утратила смелость, поняв, что чародейство может испортиться и стать злым.
По рассказам Салли, Джоанна служила у Эмвеллов незадолго до того, как к ним пришла я. Она была всего на год или два старше меня и вдруг заболела – так заболела, что не могла выйти из комнаты. И пока она сидела взаперти, по коридорам шептались: что она вовсе не больна, а носит ребенка и скоро родит.
Салли сказала, что однажды холодным ноябрьским утром с Джоанной сидела одна из горничных, пока она весь день мучилась родами. Она тужилась и тужилась, но ни разу не закричала. Ребенок так и не вышел, а Джоанна уснула и больше не проснулась.
Комната под крышей, где я спала, – с ее заплетенными паутиной углами, из которых дуло, – была рядом с той, где умерли Джоанна и ее ребенок. После того как Салли мне об этом рассказала, я стала слышать ночами, как Джоанна плачет и кричит за стеной. Казалось, она зовет меня, выкрикивает мое имя. Временами я слышала что-то, похожее на шум воды, и удары, как будто ребенок у нее в животе пытался выйти наружу, стучась маленькими кулачками.
– А кто был отец? – спросила я Салли тогда в погребе.
Она сурово на меня посмотрела, словно я сама должна была бы знать.
В конце концов я набралась смелости и открыла миссис Эмвелл кое-что из того, что Салли рассказала мне о Джоанне, но моя госпожа уверяла, что ни одна девушка в доме не беременела и уж точно ни одна не умерла. Она пыталась втолковать мне, что Салли завидует моему положению в доме, а стучит мое собственное испуганное сердце, что все это не больше чем дурные сны.
Я не спорила с миссис Эмвелл. Но знала, что слышу ночами. Разве можно с чем-то спутать то, как тебя зовут по имени?
Теперь, пока я ждала в столовой, прислонившись к стене и глядя, как мистер Эмвелл поглощает яйца, все это меня тревожило – так тревожило, что мне пришлось прижать ладони к стене, чтобы удержать равновесие. Я не жалела о том, что сделала; просто надеялась, что отравленные яйца убьют мистера Эмвелла быстро, при свете дня, потому что не могла вынести мысль о том, что еще один голос станет звать меня сквозь стены. Я молилась, чтобы злой дух мистера Эмвелла не покинул его в этой самой комнате, а если и так, то чтобы не задержался в ней.
