типа людей. В нем наиболее совершенно и могуче проявлен этот тип, по нему сверяется отбор и идет группировка боевых наступательных сил мировой демократии. Основной чертой психологии большевизма является утверждение своей воли путем насильственного устранения воли всех остальных, абсолютное подавление личности, низведение ее до неодушевленного предмета. В этих чертах нетрудно узнать древнюю господскую породу людей. И действительно, во всей русской революции большевизм проявляет себя исключительно властническими жестами. В нем нет и тени того, что составит основную черту будущей подлинно социальной революции трудящихся – жажды работать, работать, не жалея рук, плеч и спины, работать до последних сил, до самозабвения во имя народного блага. Все его усилия, подчас огромные и упорные, свелись к созданию властнических органов, которые в отношении народа являются старой начальнической угрозой и окриком.

Остановимся несколько на тех преобразованиях, которые большевизм ввел в жизнь рабочих и крестьян, сообразно со своей коммунистической идеологией.

Национализация промышленности, земли, городских жилищ, торговли и избирательное право для рабочих и крестьян – вот основы чисто большевистского коммунизма. Конкретно «национализация» вылилась в абсолютное огосударствление всех форм народной жизни. Не только промышленность, транспорт, образование, органы продовольствия и т. д. сделались собственностью государства, но весь рабочий класс, каждый рабочий в отдельности, его труд и энергия; даже профессиональные и кооперативные организации рабочих и крестьян были огосударствлены. Государство – все, отдельный рабочий – ничто. Это главная заповедь большевизма. Но государство олицетворяется чиновниками, и фактически они являются всем, рабочий класс – ничем.

Национализация промышленности, вырвав рабочих из рук отдельных капиталистов, отдала их в более цепкие руки одного вездесущего хозяина-капиталиста – государства. Отношения между рабочим и этим новым хозяином те же, что были раньше между трудом и капиталом, с той лишь разницей, что коммунистический хозяин – государство – не только эксплуатирует трудящихся, но и карает их сам, так как обе эти функции – эксплуатация и наказание – совмещены в нем одном.

Наемничество осталось в прежнем нетронутом виде, приняв характер государственной обязанности. Профессиональные союзы утратили все свои естественные права, превратившись в органы полицейского надзора над рабочими массами. Выработка тарифов, размер заработной платы, прием и увольнение рабочих, общее руководство предприятиями, распорядок внутри их и т. д., – все это составляет неотъемлемое право партии, ее органов или ее агентов. Роль же профсоюзов в этом и во всех прочих областях производства – чисто обрядовая: они должны поставить свои подписи под готовыми и не могущими быть опротестованными или измененными постановлениями партии.

Ясно, что во всем этом мы имеем дело просто с заменой частного капитализма капитализмом государственным. Коммунистическая национализация промышленности представляет собою новый тип производственных отношений, при котором экономическое рабство, экономическая зависимость рабочего класса концентрируется в одном кулаке – в государстве. Это по существу нисколько не меняет положение рабочего класса к лучшему. Всеобщая трудовая повинность (для рабочих, конечно) и милитаризация труда – вот дух национализированной фабрики. Приведем пример. В августе 1918 г. рабочие бывшей Прохоровской мануфактуры в Москве, на почве недостаточной оплаты их труда и полицейского режима на фабрике, начали волноваться и угрожали бунтом. Они устроили несколько собраний на предприятии, разогнали заводской комитет, являвшийся партийной ячейкой, и взяли в счет платы за свою работу часть выработанной ими мануфактуры. Члены центрального правления союза текстильщиков после того, как рабочая масса не пожелала с ними разговаривать, рассудили дело так: поведение прохоровских рабочих набрасывает тень на авторитет советской власти; более резкое выступление этих рабочих опозорит советскую власть в глазах рабочих других предприятий; этого нельзя допустить, а потому Прохоровскую мануфактуру следует закрыть, рабочих распустить, на фабрике подготовить комиссию, которая организовала бы твердый режим, и уже затем набирать новые кадры рабочих. Так и поступили. Спрашивается, кто же эти люди, три-четыре человека, так свободно распорядившиеся судьбой многотысячной рабочей массы? Были ли они поставлены на свои посты массой и наделены ею такой большой властью? Ничуть не бывало. Их назначила партия, и в этом их могущество. Приведенный пример – один из тысячи. В нем как в капле воды отражается правовое положение рабочего класса в национализированном производстве.

Что же остается рабочим и их организациям? Очень узенькая полочка – право подавать голоса за того или иного депутата в советы, всецело подчиненные партии.

В деревне положение трудящихся и того хуже. Крестьяне пользуются землей бывших помещиков, князей и иных собственников. Но это благо им дала не коммунистическая власть, а революция. Они десятки лет рвались к земле, и в 1917 году, еще до сформирования советской власти, они уже завладели ею. Если большевизм шел вместе с крестьянами в захвате помещичьих земель, то только потому, что победить земельную буржуазию, его соперника, иначе нельзя было. Но никоим образом из этого не следует, что грядущая коммунистическая власть собиралась наделить крестьян землею. Как раз наоборот. Идеалом этой власти является организация единого земельного хозяйства, принадлежащего все тому же господину – государству. Советские земельные хозяйства, обрабатываемые наемными рабочими и крестьянами, – вот образец, по которому комвласть стремится построить государственное земледелие по всей стране. Об этом очень ясно и просто вожди большевизма высказались значительно позже первых дней революции. В № 13 «Коммунистического Интернационала», в резолюции по аграрному вопросу (стр. 2435–2445, рус. изд.) даны подробные указания об организации государственного земледелия. В той же резолюции сказано, что к организации земледелия (т. е. государственно-капиталистического) надо подходить с громадной осторожностью и постепенностью. Это вполне понятно. Резкий перевод десятков миллионов крестьян из положения самостоятельных хозяев в положение наемников государства вызовет опасную бурю, могущую привести коммунистическое государство к катастрофе. Конкретное строительство комвласти в деревне в настоящем свелось исключительно к насильственному вывозу из сел и деревень продовольствия и сырья и к борьбе с крестьянскими движениями, создавшимися на этой почве.

Политические права крестьянства заключаются в обязательном создании сельских и волостных советов, всецело подчиненных партии. Больше никаких прав за крестьянами нет. Многомиллионное крестьянство любой губернии, положенное на чашу политических весов, будет перетянуто любым губернским комитетом партии. Короче, вместо прав мы констатируем самое вопиющее бесправие крестьян.

Государственный советский аппарат создан таким образом, что все руководящие нити этого аппарата находятся в руках демократии, ложно выдающей себя за авангард пролетариата. В какую бы область государственного управления мы ни обратились, всюду на руководящих местах мы находим все того же неизменного, вездесущего демократа.

Кто руководит всеми газетами, журналами и прочими изданиями? Люди политики, выходцы из привилегированной среды.

Кто пишет и руководит в таких центральных изданиях, претендующих на руководство мировым пролетариатом, как «Известия» ВЦИКа, «Коммунистический Интернационал» или орган центрального комитета партии? Исключительно группы строго