Смысловые контуры и схемы зарождаются в мысли, когда она схватывает эйдос (214). Мы увидели в изменчивых контурах вещи нечто абсолютно устойчивое и неподвижное и заметили, что без этого устойчивого оформления не было бы и самого вúдения вещи (183). Перед нами лишь ярко очерченные световые фигуры, или контуры вещей, и мы созерцаем их согласную и объединенную картину (206); схема – идеальный контур вещи (217); схема и есть эйдетическое число, как бы идеальный контур вещи (209).

1. Миф есть конкретное и реальное явление сущего (202); конкретно логический анализ данного мифа (205); выражение «фигурного», «конкретного» смысла (210).

2. Языковеды обычно думают, что конкретность науки, понимаемая в смысле заваливания бесчисленными «фактами языка», может заменить ту подлинную конкретность науки, которая получается в результате ясности и логического чекана определений и выводов (62).

Апофатика предполагает символическую концепцию сущности (163). Вместо неясных представлений о «том, что обозначается словом», диалектика и феноменология дают ясную и определенную концепцию предмета (181).

1. Адекватная корреляция предмета (73); от ноэмы в слове мы переходим к идеальному корреляту, или к идее, т.е. адекватной корреляции предметности и к подлинному смыслу ее (81).

2. Идеальный коррелят предмета (75); мы отличаем идею слова, или имени, или идеальный коррелят предметной сущности слова, который и есть момент отождествления осмысленного меона и предметной энергии (81). Задача «субъекта» и заключается в том, чтобы «иное» отождествить с предметом, «интеллект» – с «вещью». Только тогда в интеллекте появится идеальный коррелят, или идея предмета (82).

3. Чистая корреляция предмета (74); необходимость выделения в ноэме всего того, что представляет собою чистый коррелят предмета, без привнесения более или менее общих hic et nunc, возникающих в результате взаимоопределения смысла и «иного» (93).

4. Чистая ноэма как коррелят предмета в сфере понимания (65).

Сущее и не-сущее продолжают сохранять свою абсолютную природу, участвуя во взаимоопределении уже только косвенно (80); предметная сущность одною стороною участвует в стихии слова непосредственно, другою стороною остается независимой от такого участия; этою второю стороною предметная сущность тоже участвует в стихии слова, но участвует не непосредственно, косвенно (69).

Космос – лестница разной степени словесности (164)

Слово, имя, мысль, интеллигенция на этой ступени (раздражения. – В.П.) есть животный крик – крик неизвестно кого и неизвестно о чем (91).

1. В основе каждой культуры лежат те или другие мифы, разработкой и проведением которых в жизнь и является каждая данная культура… Для меня миф – выражение наиболее цельное и формулировка наиболее разносторонняя – того мира, который открывается людям и культуре, исповедующим ту или иную мифологию… Что в основе языческой или христианской культуры лежит определенный цикл опытно открытых мифов, об этом едва ли кто-нибудь будет спорить. Но, конечно, станут все спорить, что какая-то мифология лежит в основе ново-европейской культуры, наиболее оригинальным и своеобразным достижением которой является материализм и вообще позитивизм (203). Для нас, представителей ново-европейской культуры, имеющей материалистическое задание, конечно, не по пути с античной или средневековой мифологией. Но зато у нас есть своя мифология (204).

2. В слове и, в особенности, в имени – все наше культурное богатство, накапливаемое в течение веков (53).

3. Всякая разумная человеческая личность, независимо от философских систем и культурного уровня, имеет какое-то общение с каким-то реальным для нее миром (202). Такой антикультурный взгляд может быть достоянием отдельных лиц, ослепленных различными предрассудками, но его не может исповедовать наука в целом (54).

Л

1. Не будем удивляться столь сложно развитой логической системе, наблюденной нами в имени, или слове. Нельзя забывать, что слово рождается наверху лестницы существ, входящих в живое бытие, и что человеком проделывается огромная эволюция, прежде чем он сумеет разумно произнести осмысленное слово (172 – 173).

2. Космос – лестница разной степени словесности (164).

3. Возникает необходимость определения той лестницы значений эйдоса, которая возникает в меру нагнетенности в слове апофатического момента. Это – та или иная степень символичности бытия, или выраженности предметной сущности имени (123 – 124). Здесь открывается перед нами целая лестница восходящих по своей осмысленности типов оформления меона, или типов просветления тьмы бессмыслия. И все это будет не что иное, как разная степень осмысления слова, разная степень словесности как такой (82).

Итак, схема, топос, эйдос и символ – четыре необходимых лика, в которых является наименованная сущность. Это разные степени именитства, разные степени ономатизма. Имя сущности есть стихия и сила, порождающая эти лики сущности. Сюда же мы должны присоединить интеллигентную модификацию эйдоса (128). Цельный символический лик сущности четырехсоставен: полное явление символа дано в мифе, на фоне мифа выделяется категориальное единство его, на этом последнем – морфное качество, и, по удалении качества, остается схемная составленность целого из частей (163); очерчивание идеального лика сущности (141); оказываются необходимо связанными сущность вещи и ее лик (183); конструирование есть адекватное узрение эйдетических ликов сущности (226); миф есть лик бытия, данный во всей его интеллигентной полноте, которой только располагает данное бытие (205); созерцать софийный лик смысла (227); созерцание законченных эйдетических ликов (226); эйдос есть лик вещи (208); факт, цельным ликом которого является неизменно присутствующий в нем эйдос (197); имя – откровение таинственных ликов (177); явленный лик (162).

1. Не лингвистически, но диалектически <я> обосновал слово и имя как орудие живого социального общения (47); не эмпирико-психологическим и не эмпирико-лингвистическим, но чисто диалектическим путем мы нашли все те основные моменты строения слова, которые эмпирическая наука с таким трудом обнаруживает (180).

2. Приходится поражаться