– Подойдите без церемоний, благочестивый брат, – сказал Эбергард в полный голос, – и будьте откровенны со мной, как я с вами!

– Зачем вы ночью нарушаете наше спокойствие? – спросил чей-то голос.

– Не сердитесь на меня, прошу вас! Дело очень важное, поэтому прошу отворить мне и свести меня с достопочтенным отцом Целестином.

– Как – сейчас, ночью? Это невозможно!

– Когда речь заходит о мирских делах, слово «невозможно» для меня не существует. Повторяю: мне необходимо срочно переговорить с отцом Целестином.

– Не тревожьтесь более понапрасну: то, что вы требуете, противно монастырским правилам.

– Вы – брат Антонио? – внезапно спросил Эбергард, как бы чувствуя, что монах этот – его недруг.

За воротами послышался шепот.

– Что вам нужно от благочестивого брата Антонио? – спросил тот же голос, – и кто вы такой?

– Я не люблю окружать себя тайной и во всем правдив и откровенен. Если вы брат Антонио, То выслушайте мой ответ: я князь Монте-Веро. В вашем монастыре заключена против своей воли молодая немка – это моя дочь, и я пришел вызволить ее от вас… Погодите, я еще не кончил. Если через пять минут вы не отворите мне двери в монастырь, то я заставлю вас сделать это!

– Что за речи! Вы находитесь в священном месте!

– Ступайте скорей к отцу Целестину и приведите его сюда; не забудьте, что я даю вам всего пять минут, а слово мое – закон.

– Именем Святого Франциска, это неслыханное дело! – воскликнул монах. – Вы собираетесь взломать дверь монастыря?!

Эбергард услышал, как чьи-то крадущиеся шаги удаляются, а другие – приближаются. Это обстоятельство возбудило в нем подозрение, что с ним поступают нечестно.

Он, конечно, не ожидал, что ему выдадут девушку по первому требованию, но все же не предполагал встретить у служителей Господа лукавство и двоедушие.

Мартин стоял, подобно живой колонне, у ворот женского монастыря, сам Эбергард и Сандок находились у ворот мужского, так что выйти незамеченным никто не мог.

Не прошло еще пяти минут, как Эбергард услышал шаги двух пар ног и громкий разгневанный голос Антонио:

– Да, достойный отец, он так и сказал: сам откроет двери, если его не впустят!

– Это мои слова, – громко подтвердил Эбергард, – и я исполню их, если меня не впустят! У меня нет дурных намерений, я пришел сюда с честью и с полным на то правом. В вашем монастыре скрыта молодая немка, ее-то я и требую у вас.

– Вы ошибаетесь, – отвечал отец Целестин, – мы не скрываем никакой девушки. Что касается монастыря кармелиток, то благочестивые сестры пребывают там лишь по своей собственной воле.

– Клянусь всеми святыми, чужестранец этот замышляет неслыханное святотатство! – сказал Антонио настоятелю.

– Находится ли без моего ведома в одном из наших монастырей чужестранная девушка? – спросил тот.

– Да защитит нас Святой Франциск! – воскликнул Антонио. – Этот незнакомец, вероятно, ищет только предлог для того, чтобы проникнуть в монастырь.

– Слышите, сударь? – громко спросил патер Целестин. – Идите-ка своей дорогой. Вы, верно, попали сюда по ошибке.

Терпение Эбергарда подвергалось тяжелому испытанию, но он все-таки сдерживал себя и старался говорить спокойно – другому на его месте это вряд ли удалось бы.

– В таком случае, благочестивый отец, выбирайте одно из двух. Либо вы впустите меня, князя Монте-Веро, который без всякой дурной мысли хочет обыскать ваш монастырь, либо я буду вынужден прибегнуть к таким средствам, которые принудят вас впустить меня против вашей воли.

– Вы очень настойчивы и решительны, князь, – проговорил патер Целестин, – но не думайте, что вы можете угрозами принудить меня впустить вас. Нет такой силы, которая могла бы это сделать, разве только приказание святых отцов из Санта-Мадре, но его вы не дождетесь. И, тем не менее, я снизойду к вашей просьбе… Брас-привратник, отвори!

Пока открывалась дверь, Эбергард сделал знак негру, чтобы тот не отходил от стены и внимательно наблюдал за всем, что происходит.

Дверь отворилась, и Эбергард увидел перед собой старого патера Целестина и брата Антонио, сверкающие глаза которого и искаженное ненавистью лицо показывали, как он был взбешен по поводу того, что иностранец, несмотря на все его, Антонио, старания, все-таки достиг цели и теперь угрожает вырвать узницу из ее тайного убежища.

– Не думайте, достойный отец, – с низким поклоном обратился князь к старцу, – что я без всякого основания беспокою вас. Если я не найду ни в этом, ни в том монастыре моей дочери или ее следов, то внесу в монастырскую кассу десять тысяч реалов, дабы вознаградить вас за причиняемое понапрасну беспокойство. Если же я найду девушку, то заберу ее с собой.

Лицо Антонио приняло торжествующее выражение; он был уверен, что Эбергард не найдет несчастную, которая так надежно спрятана.

– Я принимаю, ваше предложение, сударь, – сказал патер. – Наш орден беден, а вы, вероятно, обладаете большим богатством. Брат Антонио, посвети. Наш монастырь открыт для вас!

– Вы великодушный и достойный отец, – сказал Эбергард, – пойдемте же скорей.

Патер Целестин повел князя через монастырский двор. Следом брат Антонио нес фонарь. Они вошли в здание монастыря. Монахи, испуганные необыкновенным ночным посещением, бегали взад и вперед. Полуночное богослужение давно уже было окончено. Эбергарду показалось, что они вошли в совиное гнездо.

– Мы в монастыре, князь, – сказал патер. – Брат Антонио, свети нам.

Монах злобно и иронично усмехнулся, будто хотел сказать: «Можешь искать до второго пришествия!»

Эбергард осмотрел все кельи по обеим сторонам коридора; он заставил отворить каждую комнату, каждую залу и даже обыскал все шкафы; затем отправился в подземелье.

Там он с содроганием увидел монахов, заключенных здесь в наказание за провинности. Покрытые лохмотьями, лежали они на соломе. Увидев выражение сострадания на его лице, патер заметил:

– Мы имеем право и власть наказывать отступников и грешников. Все, кого вы здесь видите, тяжкие преступники.

– В чем же они виноваты? – спросил Эбергард.

Целестин указал на изможденного человека, лежащего на соломе в узкой и сырой келье; взлохмаченная борода его отросла до самой груди.

– Этот монах, – сказал патер, – нарушил обет целомудрия – соблазнил после совершения богослужения десятилетнюю послушницу; вон тот, – продолжал старец, указывая на молодого монаха, который, сидя в углу на корточках, дико озирался по сторонам и скрежетал зубами, – тот тяжко согрешил против обета послушания…

– Но ведь он сумасшедший, – произнес Эбергард.

– Поэтому он и останется до конца своей жизни в этой келье. Разве светские законы не призваны ограждать общество от опасных преступников? Разве не заключают в дома умалишенных тех, кто утратил рассудок? О, святые отцы Санта-Мадре мудры и справедливы!

Эбергард содрогнулся при виде этих несчастных, наказанных с такой строгостью и