Шрифт:
Закладка:
— Тосики Кайфу!
— Что-то? — как на сумасшедшего, посмотрела на меня Зоя.
— Тосики Кайфу! Был такой премьер-министр Японии, если не ошибаюсь, где-то в восьмидесятые годы. Кажется, он на чем-то погорел. А может, и нет. Но дело в другом. В твоем пристрастии к рыбе. Знаешь, столько Кайфу, без всякого там Тосики, я от еды еще не ловил!..
После столь деликатесного ужина мы занялись не менее деликатесной любовью, и только-только занялись, как на дворе хлынул дождь, громко стуча в окно, звонко и ритмично барабаня по цинку балконного козырька.
— А знаешь, я люблю, когда э т о и… дождь, — застенчиво призналась Зоя, а я, впервые схватывая глазом все ее маленькое ладное тело, чьи удивительные пропорции вызывающе, как бы нарочито подчеркивала одна-единственная несоразмерность — безупречно круглая тяжесть несколько великоватых, как для ее стана, грудей, сказал:
— А я люблю, когда это — не в машине.
— Ты не прав, там было по-своему хорошо. Пикантно, необыкновенно, чуточку тревожно. С изюминкой, очень похожей на ту, спрятанную в булке, где ей тесно, но хорошо. Сейчас нам свободно и… И тоже хорошо.
Надо ли говорить, как мы изголодались друг по дружке? Но ласки, на которые оба не скупились и которых, тем более, не стыдились, были намеренно растянуты, эта девочка и я были как леденец и карамелька, обрабатываемые со всех сторон языком и губами и тающие долго-долго. Не знаю, как Зоя, а я ловил несомненный драйв оттого, что она — маленькая, а я — большой. Когда занимаешься сексом, в этом контрасте есть что-то странно притягательное.
Наступила очередная, не помню уж какая по счету передышка, и я ни с того ни с сего вдруг рассказал Зое о том, что произошло сегодня. Опять не понял, то ли потребность возникла такая, то ли на меня так странно действует Зоя — перед ней почему-то хочется открыть душу, выложить без утайки все-все.
— Эд, а…ты чувствуешь себя в безопасности? — привстав на локте и склонив надо мной милое свое личико, внезапно спросила Зоя.
— В общем-то, да. А что, интересно, может мне угрожать?
— Ну, мало ли что… Блынский ведь не сам по себе, он наверняка повязан с другими темными личностями. Думаешь, они не узнают, что ты вел двойную игру?
— Зоечка, тебе, наверное, страшно, да? И на кой черт, думаешь, я с ним связалась?
— Нет, Эд, с тобой мне ничего не страшно, — вздохнула Зоя, с кошачьей гибкостью откинулась назад и мгновением спустя стала похожа на амазонку, скачущую по степи на горячем скакуне…
Глава IX
Когда Вальдшнепов сообщил мне, что Блынский арестован, я заметил в ответ, что Морис Вениаминович с легкостью необыкновенной открестится от знакомства со мной — сам факт его способна подтвердить лишь Анжела Душкова, что весьма сомнительно — вряд ли это в ее интересах. Кто еще видел нас вместе? Ну, официанты в ресторанчике на Подоле, которым мы практически ничем не запомнились ни купеческим загулом, ни юными девицами из эскорта.
— На первом допросе он так и заявил — никакого, мол, Хомайко не знаю, если думаете, что вру — докажите! — ухмыльнулся Владимир Юрьевич. — Только мы, Эд, тоже не лыком шиты.
Он достал из ящика стола и положил перед собой миниатюрный диктофон, нажал рычажок, и я услышал наш первый, тот, в ресторанчике, разговор с Морисом Вениаминовичем — насчет иконописи, неожиданного моего наследства от «отца», а также моими осторожными закидонами насчет контрабандной переправки за кордон пары-другой «досок».
— Как вам это удалось? — более глупый вопрос задать, видимо, было нельзя.
— Эд, — укоризненно протянул следователь, — вам что, неизвестны чудеса, на которые способна современная прослушка?
— Пожалуй, я имел в виду другое. Как это делается, в принципе догадываюсь, просто ваших людей во время рандеву с Блынским что-то не припомню. Я даже огорчился из-за этого.
— Ну и прекрасно, что не приметили, — засмеялся, весьма довольно, Вальдшнепов. — Значит, сработали они безукоризненно.
— Там были, правда, какие-то молодые люди, похожие на сбежавших с пары студентов. Они, что ли?
— Какая разница, Эд? Кстати, возвращаю вам «Спаса» и «Пантократора» в компании с «Параскевой Пятницей». Теперь спокойны? Вы ведь боялись, что «Параскева» может и не отыскаться…
— Но как вам…
— …Удалось это? Оно вам надо, Эд? — опять очень мило поиздевался надо мной Вальдшнепов. — Ладно, шутки в сторону. Вас, видимо, в первую очередь интересует, что показывает Блынский?
— В общем-то, да.
— Что касается организации контрабандного вывоза икон, то Блынский приперт к стенке. Вынужден был признать, что находился в преступном сговоре с Юхимцом. Делишки обтяпывали — ого-го! Кое-что сейчас уже всплывает наружу… Но вот по поводу Радецкого… Знакомства с вашим дядей не отрицает, но утверждает, что общение с Модестом Павловичем ему было интересно лишь как профессионалу. Лучше Радецкого, говорит, в иконах никто больше не разбирался.
— Врет!
— То есть… — следователь замялся, подыскивая нужное слово, — хотите сказать, что Радецкий был не таким уж и большим авторитетом в области иконописи?
— Вы не так меня поняли, — поморщился я. — Спец он как раз такой, что поискать. Только не этим Радецкий был интересен Морису Вениаминовичу, а, в первую очередь, как эксперт, которого во что бы то ни стало следовало привлечь к преступному сотрудничеству. Этому прохиндею требовался не сам Радецкий, а его подпись на экспертных заключениях, справках разных, разрешениях. Я вам, кажется, об этом уже говорил…
— Помню, помню… Но только как все это доказать? Блынский ведь не будет свидетельствовать против самого себя. А Модест Павлович нам уже никогда ничего не расскажет.
После некоторого колебания я решительно произнес:
— Простите, Владимир Юрьевич, но кое-какие вещи я приберегал втайне от вас. Посмотрите хотя бы это…
Читая письмо Модеста Павловича, то самое, где он рассказывал об угрозах со стороны Блынского, когда тот убедился, что под их дудочку дядя плясать не будет, Вальдшнепов был более чем изумлен.
— Откуда у вас это, Эд? — в глазах — сплошное непонимание.
— С того света, — мрачно изрек я. — А если точнее — по почте пришло.
Назад мне пути не было: пришлось подробно поведать Вальдшнепову о нескольких полученных мною письмах от покойного дяди, вкратце изложить их
