В субботу рано утром в саду одного из частных домов он нашел мопед, который какой-то избалованный подросток поленился поставить в гараж, несмотря на клятвы, данные родителям. Маттео проник в дом через подвальное окно, прокрался в прихожую и нашел на крючке ключ. Он проехал много десятков километров, в темноте мопед заносило на льду, несколько раз он чудом избежал аварии. Он чуть не погиб. Никто не был так близок к гибели, как он.

На рассвете он въехал в предместье большого города. Там он остановился и стал ждать возле серого высотного дома, пока пальцы не потеряли чувствительность и он едва мог прикоснуться к спусковому крючку. Когда на улицу вышел Родри, сонный и взъерошенный, Маттео выждал, пока тот усядется в машину. На секунду он заколебался, не последовать ли за ним – просто чтобы узнать, куда он поедет. Есть ли у него работа? Друзья? Есть ли в его жизни кто-то, кто его любит? Ничего этого Маттео не узнает. Он бешено тер пальцы, чтобы восстановить кровообращение, а потом вышел на парковку и встал у машины, так, чтобы Родри его увидел. Он хотел убедиться, что убийца сестры его узнал. А потом трижды выстрелил в стекло. Убедившись, что Родри умер, Маттео сел на мопед и поехал домой, в Бьорнстад. На полпути мопед сломался. Маттео стоял на обочине и махал попутным автомобилям, но те, кто видел его, не останавливались, а те, кто мог бы остановиться, его не видели. Среди встречных машин был полицейский автомобиль. История эта могла бы закончиться совсем иначе, если бы полицейские не проехали мимо, но они спешили по вызову: в городе на парковке кто-то устроил стрельбу. Если бы они остановились, никто бы не погиб, кроме Родри.

На обочине, чуть не доезжая, притормозила фура и помигала фарами. Маттео побежал к ней. Шофер никак не ожидал увидеть четырнадцатилетнего мальчика, одного на дороге, и довез его почти до самого Бьорнстада, хотя ради этого пришлось сделать большой крюк. Он никогда не узнает, чем это обернулось.

Маттео добрался до дома перед самым началом матча. Он взял дневник сестры и поехал на велосипеде через город. Остановился у дома Андерсонов. Постоял там, до последнего раздумывая, не бросить ли дневник им в ящик. Он знал, что случилось с Маей, знал, что ее мама адвокат, – быть может, они могли бы предать огласке историю Рут? Как-то добиться справедливости? Но не посмел, слишком боялся, что кто-нибудь найдет дневник и догадается, что он задумал, и попытается остановить его.

К тому же, в отчаянии осознавал Маттео, он не мог поступить так со своей матерью. Потеряв обоих детей, она сможет найти опору в собственных невероятных фантазиях. Лишить ее этого, вынудить узнать, что на самом деле произошло, он не мог.

В чьем-то саду чуть дальше по улице он нашел незапертый сарайчик, взял мотыгу и поехал на велосипеде к озеру. Там он прорубил во льду отверстие и опустил дневник в воду. Вернувшись в город, он оставил велосипед и пошел за потоком людей к ледовому дворцу – один в многотысячной толпе. Неприметный. Невидимый.

* * *

Было утро субботы, предстояла первая игра сезона. Оба города долго ждали этого дня, и лес радостно встрепенулся. В воздухе не пахло насилием, все спокойно выдохнули, потому что после факельных шествий снова воцарился мир. Пусть хрупкий, и все же – короткая передышка для всех. Сегодня мы все оказались как бы на одной стороне. Сегодня – просто хоккей.

Амат вышел из дома с сумкой на плече. Мама поцеловала его в макушку. Он пересек парковку и пошел от Низины к ледовому дворцу, как миллион раз ходил раньше. Сколько это шагов? Сколько десятков километров? Сможет ли он измерить расстояние до своей мечты, когда она наконец-то сбудется?

Кто-то окликнул его по имени, и Амат так удивился, что сперва не сообразил, с какой стороны. Он обернулся, и из-за тяжелой сумки чуть не потерял равновесие.

– Привет? Что вы здесь делаете? – увидев Петера, воскликнул он.

Петер стоял, сунув руки в карманы и глядя куда-то за горизонт.

– Тебя жду. Хочу кое-что показать. Есть время?

– Сейчас? У нас сбор перед игрой…

– Я знаю. Прости. А если я тебя подвезу? Это быстро! Успеем!

Его лицо светилось таким неподдельным энтузиазмом, что Амат не смог устоять. Обойдя многоквартирные дома, Петер повел его дальше в сторону леса по краю старого гравийного карьера и остановился у широкого открытого поля, где когда-то собирались построить супермаркет. Потом говорили, что, возможно, это будет поликлиника. А одно время кто-то даже мечтал о небольшом торговом центре. Ничто из этого, конечно, не сбылось – в этой части Бьорнстада никто ничего не строит. Может, город и расширяется, но не за счет Низины.

– Смотри! – сказал Петер, указав в абсолютное никуда.

– Не понял… – сказал Амат, видя перед собой только снег и гравий.

Но Петер видел нечто другое. Он видел искупление.

– Я столько раз думал о том, как трудно тебе было пробиться в основную команду. Почти невозможно. Ты бы ни за что не справился, но ты… уникальный. Этот мотор в тебе, твое сердце, я никогда ничего подобного не встречал. Я не хочу, чтобы каждому ребенку, который придет в хоккей после тебя, пришлось проходить через то же самое, чтобы хоть чего-то достичь. Я хочу, чтобы следующему малышу из Низины было… полегче. Хотя бы чуть-чуть.

– А пустырь тут при чем? – спросил Амат. Он был растроган, но по-прежнему ничего не понимал.

Петер улыбнулся:

– Я хочу построить здесь ледовый дворец. Небольшой, просто такое место, где можно тренироваться, где можно… проводить время. Мы бы открыли школу катания, собрали малышовую команду, у нас было бы место для дополнительных тренировок. Коммуна хочет построить суперсовременный тренировочный комплекс возле ледового дворца, но я думаю, мы могли бы построить кое-что и тут тоже. Конечно, намного меньше, просто классический… крытый каток. Но на этот раз я внимательно прослежу, чтобы все документы были в порядке. Я попрошу всех своих друзей о помощи. Думаю, у тебя тоже много друзей. В Низине живет много квалифицированных рабочих, правда? Кое-кого и сам знаю. Думаю, они не откажут, если мы их попросим. Мне кажется, мы справимся – ты, я и еще несколько человек. Может быть, в один прекрасный день у Низины будет своя команда? Почему бы нет? Почему бы нам не помечтать об этом? Не знаю… по-твоему, это глупо?

Амат долго стоял молча. Его грудная клетка поднималась