* * *

Потерпев неудачу в первой попытке, сразу же намереваюсь сделать вторую. Для этого еду к институту. Припарковав машину в ста метрах от главного входа, жду в течение двадцати минут. На мое счастье, сегодня у Ханса нет никаких заседаний и совещаний, так что он, импозантный, сверкающий сединой, в строгом темно-сером костюме, появляется в дверях почти без опоздания. Сев в вымытый до блеска синий «пежо», он трогает в сторону центра. Я знаю домашний адрес Ханса, но предпочитаю не опережать событий и тащусь всю дорогу за ним.

Нельзя с уверенностью сказать, как отреагирует Ханс на мою просьбу. Европейцы — люди непредсказуемые, могут взбрыкнуть, равно как и прийти на помощь в самый неожиданный момент.

Один из сотрудников серьезно засветился в азиатской стране. Он понял, что его ждет скорый арест и, может быть, даже тюрьма. Быстренько доложил начальству, и было решено его эвакуировать первым же рейсом Аэрофлота. Жена с детьми должны были его догнать позже.

В аэропорт коллегу поехали провожать жена и сотрудник консульского отдела, не имеющий отношения к резидентуре. Уже у самого паспортного контроля к нему подошли трое агентов в штатском и, как говорят у меня на родине, предложили «пройти».

Наш сотрудник «проходить», естественно, отказался, мотивируя это желанием поскорее попасть на родину. Граждане в штатском стали бесцеремонно хватать его за руки, чем привлекли внимание группы отъезжающих туристов из Европы. Седой солидный итальянец подошел и поинтересовался, что происходит. Раздраженный агент сначала игнорировал вопросы туриста, а потом молча толкнул его в грудь.

Этого делать, видимо, не следовало. Итальянец сноровисто и очень сильно ударил соперника в подбородок, и тот снопом повалился на мраморный пол. Через минуту зал отлета превратился в поле боя. Как сказал мой коллега, и я с ним полностью согласился, в памяти навсегда останется пожилая немка с фиолетовыми волосами, которая дралась с индонезийскими специальными агентами спинкой кресла.

Конец побоищу положил приезд наряда полиции в форме. Законопослушные европейцы тут же сложили оружие, но заявили, что и из Европы будут следить за судьбой русского дипломата. Особенно на этом настаивал седой итальянец, который оказался членом парламента.

В итоге коллегу все-таки задержали и отправили в тюрьму. Там он, правда, отказался принимать и пищу и воду, и за три дня в условиях тропической тюрьмы довел себя до такого состояния, что власти были вынуждены отпустить его «из соображений гуманизма».

Когда входная дверь в дом закрывается за Хансом, я вылезаю из машины и следую за ним. Он сам открывает мне и удивленно поднимает брови:

— Алекс, мы только сегодня вспоминали вас на семинаре. Лиз меня предупредила, но мы все равно удивлялись, куда вы пропали. Проходите, я сейчас сделаю кофе.

Вздрогнув, я поспешно говорю:

— Все что угодно, только не это. Я сегодня уже выпил не меньше литра кофе.

Ханс усмехается и проводит меня в уже знакомую мне просторную, хотя и темноватую, гостиную с камином и небольшим роялем у окна во всю стену.

Принеся с кухни чай и печенье, он продолжает:

— Так вот, у вас могут быть проблемы. В учебной части уже интересовались вашим отсутствием. Я отговорился тем, что вы больны. Но дальше так нельзя.

— У меня уже есть такие проблемы, что учебная часть вашего института меня пугает в наименьшей степени.

Не дрогнув лицом, Ханс продолжает помешивать ложечкой душистый чай и лишь вопросительно склоняет голову набок.

— Ханс, выслушайгс меня, по возможности не особенно удивляясь. Я работаю в Федеральной службе безопасности России, а совсем не в исследовательском институте. Наше подразделение занимается анализом проблем, связанных с производством и сбытом наркотиков. Сюда я приехал с вполне безобидным заданием — сбором открытой информации по этой тематике и установлением контактов с исследовательскими центрами, которые могли бы быть полезны в этой связи.

Мне приходится приплетать Федеральную службу безопасности, скрывая от Ханса истинное место моей работы. Логично предположить, что Ханс легче пойдет на сотрудничество с российской службой по борьбе с наркотиками, чем с политической разведкой. Поэтому я продолжаю:

— Не буду скрывать, мой визит не был согласован с вашими спецслужбами. В этом просто не видели нужды, так как поездка не носила оперативного характера. Я понятно говорю?

Ханс так же молча кивает.

— Так вот, в ходе работы я совершенно случайно напоролся на один институт, который занимается проблемами развития в самом широком плане. Настолько широком, что когда они заподозрили меня в связи с Интерполом, убили Джой и пытались ликвидировать вашего скромного слугу.

В принципе после этого следовало бы уехать из Голландии и по возможности забыть о том, что произошло. Но, думаю, это было бы неправильно. Есть вещи, которые нельзя спускать с рук. Мои друзья помогли мне получить некоторые материалы об институте Ван Хагена и о нем самом. Бумаги находятся в этой папке. Здесь же статья, которая послезавтра появится в одной из газет Гааги. Ваши спецслужбы ничего об этом не знают, но это и не особенно важно. Документы, как вы убедитесь, подлинные. Во всяком случае, газетчики мне поверили.

Протягиваю Хансу точно такой же комплект материалов, что получил Якоб. Сходив за очками к себе в кабинет, он обстоятельно читает бумаги. Я настолько устал, что даже не пытаюсь предугадать реакцию Ханса на ту смесь правды и лжи, которая ему только что была изложена.

Наконец, Ханс с легкой усмешкой смотрит на меня.

— Ну, что касается вашего рода занятий, то особых заблуждений на этот счет у меня и не было. Знаете, за редким исключением, людей вашей профессии не так сложно определить. Может быть, это не относится к тем, кто имеет, так сказать, нелегальный статус. Для них способность к мимикрии является главным условием выживания.

Впрочем, это к делу не относится. Главное заключается в том, что пока у меня не было оснований полагать, что в ваши планы входит нечто, что может нанести вред моей стране. Этим, собственно, и определялось мое отношение к вам. Однако то, что вы только что рассказал и, ставит меня в затруднительное положение. Что бы вы хотели, чтобы я сделал для вас?

Теперь Ханс задает этот излюбленный вопрос Якоба, хотя и в более интеллигентной форме. Что тут скажешь — профессор все-таки. Да я и не жалуюсь — гораздо хуже звучало бы вежливое предложение пойти прочь.

— Ничего слишком серьезного. Просто