— Странное у меня предчувствие насчет этого Керригана. Нехорошее.

Еще полчаса я вытягивал из него и записывал нужные сведения. Потом он молча встал, молча пожал мне руку, поклонился и молча вышел из кабинета.

— Передайте Мейбл, что все в порядке, — только и сказал он на прощанье.

Дело оказалось нетрудное. Я послал телеграмму в сыскное агентство в Гонолулу, а вслед за ней, авиапочтой — фотографии и те сведения, что в телеграмму не уместишь. Мейбл нашли в шикарном отеле, где она работала уборщицей, мыла ванны, полы и так далее. Керриган поступил точь-в-точь по предчувствию мистера Эдельвейса — обчистил ее во сне и смылся, оставив расплачиваться за гостиницу. Она заложила кольцо, которое Керриган не сумел отобрать у нее по-хорошему. Этого ей хватило, чтобы рассчитаться в гостинице, но на дорогу домой денег уже не было. Так что Эдельвейс вскочил в самолет и помчался за ней.

Не заслуживала она такого мужа. Я послал ему на счет двадцать долларов плюс оплату длинной телеграммы. Двести долларов заграбастало агентство в Гонолулу. Поскольку у меня в сейфе лежал портрет Мэдисона, я мог позволить себе работать по грошовым расценкам.

Так прошел один день из жизни сыщика. Не совсем типичный день, но и не такой уж нетипичный. Зачем я этим занимаюсь, никто не знает. Разбогатеть на этом нельзя, удовольствия тоже мало. Время от времени в тебя стреляют, лупят или швыряют за решетку. Случается, что и убивают. Каждый месяц ты говоришь себе, что пора бросить, пока еще из тебя песок не сыплется, и заняться чем-нибудь приличным. Потом в дверь звонят, и на пороге опять возникает очередной гость с очередной проблемой, очередной бедой и скромной суммой денег.

— Входите, мистер Тягомот. Чем могу быть полезен?

Хотел бы знать, что меня здесь держит.

Три дня спустя, ближе к вечеру, мне позвонила Эйлин Уэйд и пригласила на завтра к себе домой на коктейль. Соберется несколько друзей. Роджер хочет меня видеть и поблагодарить как следует. И не буду ли я так любезен прислать счет?

— Вы мне ничего не должны, миссис Уэйд. Я мало что сделал, и мне уже заплачено.

— Я, наверное, показалась вам дурочкой со своими викторианскими замашками, — заметила она. — В наше время поцелуй не много значит. Так вы придете?

— Боюсь, что да. Хотя и не надо бы.

— Роджер совсем здоров. Работает.

— Прекрасно.

— Какой у вас сегодня мрачный голос. Наверное, относитесь к жизни слишком серьезно.

— Бывает что и так. А что?

Она ласково засмеялась, простилась и положила трубку. Я немножко посидел, пытаясь относиться к жизни серьезно. Потом попробовал вспомнить что-нибудь забавное, чтобы посмеяться от души. Ни то, ни другое не получилось. Тогда я достал из сейфа и перечитал прощальное письмо Терри Леннокса. Оно напомнило, что я так и не побывал у Виктора и не выпил за Терри «лимонную корочку». Время было самое подходящее — в баре сейчас тихо, как он любил. При мысли о Терри мне стало и грустно, и досадно. Добравшись до бара, я чуть не проехал мимо. Но сдержался. Слишком много денег он мне прислал. Дураком меня выставил, но щедро заплатил за это удовольствие.

Глава 22

У Виктора было так тихо, что, казалось, можно услышать звук перепада между жарой и прохладой. На табурете у стойки сидела женщина. На ней был дорогой черный костюм — наверно, из какого-нибудь орлона, специально для лета. Перед ней стоял стакан бледно-зеленого напитка, и она курила сигарету в длинном янтарном мундштуке с тем сосредоточенным видом, который объясняется иногда неврастенией, иногда сексуальной озабоченностью, а иногда просто диетическим голоданием.

Я сел через два табурета от нее, и бармен кивнул мне, но не улыбнулся.

— «Лимонную корочку», — сказал я. — Без горькой настойки.

Он положил передо мной салфеточку.

— Знаете что? — сказал он с гордостью. — Я запомнил, что вы со своим другом говорили как-то вечером, и достал-таки бутылку лимонного сока. Потом вас долго не было, и я ее только сегодня открыл.

— Мой друг уехал, — сообщил я. — Сделайте двойной, если можно. И спасибо за внимание.

Он отошел. Женщина в черном бегло взглянула на меня и перевела глаза на свой стакан.

— Здесь так редко это заказывают, — произнесла она так тихо, что я не сразу понял, к кому она обращается. Но она снова поглядела в мою сторону.

Глаза у нее были темные, очень большие. Такого яркого лака на ногтях я в жизни не видел. Но на искательницу приключений не похожа, и в голосе ни тени кокетства.

— Я имею в виду «лимонные корочки», — пояснила она.

— Меня к ним приятель приучил, — сказал я.

— Наверно, англичанин.

— Почему?

— Сок зеленого лимона. Это типично английское — так же, как вареная рыба с этим жутким томатным соусом, словно повар полил ее собственной кровью.

— А по-моему, это пришло из тропиков, откуда-нибудь из Малайи. «Лимонную корочку» хорошо пить в жару.

— Может быть, вы и правы.

Она снова отвернулась. Бармен поставил передо мной стакан. Сок придал коктейлю мутность и зеленовато-желтоватый оттенок. Я попробовал. Сладко и терпко. Женщина в черном наблюдала за мной. Приподняла стакан, словно хотела чокнуться. Мы оба выпили. Тут я понял, что она пьет то же самое. Следующий ход был таким банальным, что я не стал его делать. Остался сидеть на месте.

— Он не был англичанином, — заметил я после паузы. — Кажется, только жил там во время войны. Мы иногда сюда заходили в это время. Пока народу немного.

— Сейчас хорошо, — согласилась она. — В баре только и можно сидеть в это время. — Она допила коктейль. — Может быть, я знала вашего друга, — сказала она. — Как его звали?

Я не сразу ответил. Закурил, глядя как она вытряхивает окурок из янтарного мундштука и вставляет новую сигарету. Поднес ей зажигалку.

— Леннокс, — сказал я.

Поблагодарив, она окинула меня быстрым пытливым взглядом. Потом кивнула.

— Да, я очень хорошо его знала. Может быть, даже слишком хорошо.

Бармен придвинулся ближе и посмотрел на мой стакан.

— Еще две порции, — попросил я. — Отнесите за столик.

Я слез с табуретки и остановился в ожидании. Может, она откажется. Мне было, в общем, все равно. Могут же в этой сексуально озабоченной стране мужчина с женщиной просто познакомиться и поговорить, не думая о постели. А если она решила, что я к ней пристаю, так и черт с ней.

Она поколебалась, но недолго. Взяла со стойки черные перчатки, черную замшевую сумку