— А почему только серны? — спросила я по наивности.

— Их труднее всего добыть, — не раздумывая ответил он.

За этим обменом репликами мог бы последовать разговор о животных вообще, домашних и диких, таких, которые умеют приспособиться к причудам и вывертам человечества. Но он внезапно сменил тему, поставил пластинку Сибелиуса и обнял меня; действовал он настойчиво, но бесстрастно. Я была приятно удивлена. Мне подумалось: «Мы подходим друг другу. Мы будем свободны от взаимных претензий. Каждый сам по себе, никаких обязательств».

Все так и вышло, но чего-то не хватало. В нашем браке наметился какой-то изъян. Дело не только в отсутствии детей — скорее в разобщенности духа. Союз плоти, соединивший нас, на поверку обернулся глубокой пропастью, а мост, который мы пытались через нее перекинуть, оказался довольно хлипким. Думаю, мы оба это ощущали. Все десять лет я пыталась соорудить для себя безопасную ступеньку над бездной.

— Итак, едем в Грецию? — спросила я Стивена вечером, когда он позже обычного явился домой и бросил на стол авиабилеты, туристический проспект и карту. — Вижу, ты все решил, не дожидаясь подтверждения слухов насчет серн, которых якобы видели у перевала?

— Подтверждение я получил, — сказал Стивен. — Я разыскал этого Эванса — он служащий банка в Афинах — и связался с ним по телефону. Он уверяет — всё правда. Тот монах в Метеорах успел еще раз поговорить с водителем автобуса. Водитель — шурин хозяина лавки, который слышал рассказ лесорубов. Горные козлы там не водятся. Это серны.

Улыбка, по логике вещей, задумана как средство общения. Однако это не всегда так. В случае Стивена, когда он говорил о сернах, это была улыбка совсем иного рода: улыбка для себя, улыбка без радости, словно молчаливый ответ на вопрос, который он сам себе задавал. Он прошел из гостиной в комнату, которую мы называли музыкальной из-за радиолы, телевизора и моего пианино, предметов родственных, хотя не слишком сочетавшихся друг с другом, — и я знала, что он сейчас стоит и смотрит на стену с трофеями. Голов общим числом было двадцать, включая трех самок и двух козлят, подстреленных по ошибке. Все безупречно выделаны, укреплены на полированных медальонах; под каждой серебряная пластинка с датой и местом. Как я уже говорила, серны нынче большая редкость. Они все чаще и чаще спасаются от людей на недоступных кручах. Давно канули в прошлое времена, когда в Швейцарии серн загоняли целыми стадами; теперь, чтобы выследить животных, нужно хорошо знать местность и подыскать надежного проводника, а это нелегко.

Стивен вернулся из музыкальной комнаты, на ходу вытирая руки тряпкой, и по той самой особой улыбке я поняла, что он чистил ружье. Совсем не так улыбается человек, дорвавшийся до своего любимого занятия, — фотограф, художник-самоучка, плотник или даже охотник в предвкушении очередного сезонного отстрела куропаток (мои родные братья баловались охотой). Так улыбается убийца, которым движет безотчетный внутренний импульс.

— Прекрати наконец! — резко сказала я.

Он взглянул на меня, оторопев, как и я сама, от неожиданной категоричности моего тона.

— Прекратить — что? — не понял он.

— Прекрати с ума сходить. Ты помешался на своих сернах, это патология.

Мне показалось, что он вот-вот меня ударит. На его лице внезапно отразился страх — словно упала маска, приоткрыв на секунду постыдную слабость. Страх промелькнул и исчез, и на смену ему пришла ярость, холодное бешенство человека, застигнутого врасплох.

— Тебе необязательно ехать со мной, — отчеканил он. — Выбери себе другой маршрут. Я еду. А ты как хочешь.

На мой выпад он никак не отреагировал. Он попросту уклонился от ответа.

— Ну нет, я поеду, — сказала я. — Может быть, я что-нибудь найду и для себя — как знать.

И дальше я повела себя как хрестоматийная обиженная женушка: принялась без надобности наводить порядок — тут что-то смахнула, там передвинула, оборвала засохший цветок, поправила диванную подушку — и спиной все время чувствовала его недовольный взгляд. Впрочем, напряжение разрядилось довольно скоро; за ужином мы вернулись в привычную атмосферу взаимной терпимости и благополучно продержались на этом уровне до самого отъезда.

В середине октября мы сели в самолет, вылетавший в Афины. Письмо от австрийского знакомого, который был огорчен и разочарован, едва удостоилось беглого взгляда и полетело прямиком в мусорную корзину. Взамен — при посредничестве служащих транспортной компании Стивена — были найдены новые люди на местах; они помогли разработать наш греческий маршрут. Одно из правил Стивена гласит: не стесняйся использовать людей в своих интересах, когда и сколько можешь. А если они тебе больше не нужны — избавляйся от них.

Я намеренно не указываю год, только месяц — октябрь, чтобы сохранить инкогнито всех действующих лиц этой истории. Довольно сказать, что дело было в начале пятидесятых, еще до известных событий на Кипре[66]; позади осталось жаркое лето и два землетрясения[67].

Самолет совершил промежуточную посадку в Риме, где было совсем по-летнему знойно. Мы стояли на раскаленном асфальте, солнце палило немилосердно, и обрамляющие аэропорт уродливые высотные здания, разделенные голыми пустырями, дрожали в желтом мареве. То ли дело Афины! Благодатной прохладой повеяло еще в самолете, пока мы любовались Коринфом в последних отсветах заката. Да и сам аэропорт в то время, о котором я пишу, напоминал провинциальный железнодорожный вокзал. Служащие в одних рубашках на паспортном и таможенном контроле улыбались и не выказывали ни малейшей спешки, словно времени у них сколько угодно и конца-краю ему не видать.

В город нас вез дребезжащий автобус. Я любила путешествовать с мужем. Никакой суеты, билеты всегда на месте, можно спокойно смотреть по сторонам и без помех разбираться в своих впечатлениях. Никто не толкает тебя в бок, не вскрикивает всякий раз, как увидит что-то новенькое. Хотя потом, за аперитивом или ужином, обычно выяснялось, что мы оба успели обратить внимание на одни и те же красивые места, заметить одни и те же достопримечательности. Эта схожесть восприятия оставалась одним из немногих связующих нас звеньев.

На кольце автобуса, курсировавшего от аэропорта до города, нас подхватил грек из транспортной фирмы, куда Стивен обратился за помощью, и звали его, разумеется, Джордж — Георгиос; он отвез нас в гостиницу. Мы приняли душ, переоделись и вышли в холл, где нас поджидали приятель Стивена, археолог — назову его Бернс, — и тот самый Джон Эванс, который побывал в Метеорах и привез оттуда слух про встречу лесорубов с сернами. Они должны