Своим весёлым уходом из дома маркиза де Рельгро Виктор сильно разозлил герцога… В тот день Его Светлость уединился в своей комнате и до ночи не выходил из неё. Как именно он переживал случившееся? Какие коварные планы он вынашивал? Это осталось его тайной, но на утро следующего дня он приступил к действиям.

– Я переверну этот паршивый городишко вверх дном, но достану этого щенка! – заявил он барону Парадессу.

За несколько часов были наняты полтора-два десятка шпионов, в основном бездомной шантрапы, готовой за кусок хлеба из кожи вон вылезть, и город подвергся тщательному обыску. И это стало серьезным испытанием жизнеспособности Эжена, особенно если учесть, что до недавних пор он с Виктором общался преимущественно с такого рода людьми. Его спасло то, что он резко сменил место жительства. Только один шпион всё же сумел прицепиться к Эжену хвостом, и его пришлось вывести из строя уже испытанным способом, то есть усыпить, правда, прежде Эжен счёл необходимым красочно объяснить новоявленному шпику, что лучше бы ему бросить это занятие…

Виктор и Карлос с замирающими сердцами прислушивались к отчётам ищеек и возблагодарили Господа за то, что герцог и барон не обратили должного внимания на то, что имена Виктора и Эжена звучали одинаково часто. Каким-то чудом ни в одном из докладов не прозвучало, чтобы хоть кто-то видел одновременно двух близнецов, так что герцог и барон остались верными версии Виктора о том, что они имеют дело с одним талантливым близнецом Антуана, дерзко примеряющим на себя оба имени.

К исходу третьего дня стало ясно, что такая мера ничего не дала. Но герцог не мог с этим смириться, тем более что к тому времени Эжен уже дважды напомнил о себе…

Сначала, вернувшись после завтрака в свои покои, герцог нашёл на зеркале послание, написанное чем-то несмываемым. В нём Эжен обещал, что не даст герцогу скучать и будет регулярно делать ему подарки. Во избежание возможных недоразумений Эжен расписался «Ровиньоль-Лаган» и ниже «Р» – «Скоро эта буква будет вам сниться!»

Стоит ли говорить, что при виде этого послания герцог пришёл в ярость? Но даже она не помешала ему заметить: «А почерк-то похож на почерк Френсиса… Интересно!»

Его Светлости потребовалась пара минут, чтобы обуздать свою злость, и только после этого он призвал к себе четырёх праиэров и новенького, Горрадо. Да, взять на себя такой труд, скрыть злость и гнев, его заставило именно присутствие этого новенького, ведь ещё в юности он усвоил урок своего отца – «не позволяй врагам видеть свою ярость – она им слишком понятна, и показывает тебя слабаком!» Нет, это не значит, что герцог увидел в Хуане-Глене Горрадо врага, но и другом назвать его ещё было нельзя. Предстояло с этим разобраться, так сказать, по ходу дела.

Уже через несколько минут все пятеро выстроились перед расписанным зеркалом. Виктор, конечно, скрыл удовольствие, полученное от этого зрелища. Герцог медленно развернулся к слугам, но заготовленная речь застряла у него в горле, так его поразил живописный фингал Ламороу. Поняв немой вопрос, тот вытянулся в струнку и… ничего не сказал.

– Меня не интересует причина, я спрашиваю кто? – металлический голос герцога рассёк звенящую тишину.

– Горрадо, – с большой неохотой ответил Ламороу.

Герцог сощурился и медленно смерил взглядом Виктора, который был заметно ниже Ламороу. «Неужели его в самом деле не интересует причина?» – не поверил Виктор, но ожидаемого вопроса так и не последовало. Его Светлость уже жестом указывал на зеркало:

– Вы все видите это послание? Это ничто иное, как объявление войны. Меня не важно как, но вы должны достать этого мальчишку, желательно живым, но если уж, то… но это лишь в крайнем случае. Для начала разберитесь, как он сюда попал. Я хочу, чтобы в моей комнате я мог находиться без угрозы подобных визитов. Вопросы есть?

Какая-то нерешительность слуг не рискнула вылиться в слова, но герцог понял её причину. До этого времени главой его гвардии был Ламороу, но этот фингал сильно пошатнул его авторитет.

– Тогда выполняйте, – отрезал герцог и, обращаясь к Питу, добавил, – Ты идёшь за мной.

Герцог и Пит остановились у одного из окон анфилады второго этажа.

– Я слушаю, – герцог смотрел на улицу, но Пит понимал, что всё внимание Его Светлости сейчас было сосредоточено на нём, как и знал, что выбора ему не оставлено. Что ж, он рассказал, как всё было.

Герцог знал, кого спросить о произошедшем. Пит обладал редким даром передавать события, никак не выражая своего или чьего бы то ни было ещё отношения к ним. Возможно, этот дар был логичным проявлением его отношения к жизни, никого и ничто не впускать в себя и ни во что лично не вмешиваться, отсюда и полное отсутствие проявления каких-либо эмоций на его лице…

В свою комнату герцог вернулся один. Праиэры тотчас прекратили свои занятия и замерли, кто где стоял.

– Какие выводы? Как он сюда проник? – потребовал отчёта Его Светлость.

– Мой господин, ваша комната до сих пор никак особенно не охранялась, и войти в неё можно было и через дверь, – поспешил приступить к рапорту Ламороу, – Мы перетрясём всю прислугу дома, любое новое лицо сразу будет подвергнуто тщательному дознанию и…

– Надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы, и вам больше не придётся осматривать эту комнату, – прервал его герцог, – Ламороу, за её неприкосновенность ты отвечаешь головой, – после чего последовал красноречивый жест рукой, приказывающий всем удалиться.

За Ламороу ещё было оставлено право лидерства, и брожение среди гвардейцев уменьшилось. Горрадо никто не спешил признавать своим, ему ещё только предстояло завоевать место под солнцем герцога Бетенгтона. А пока он решил остаться особняком, ограничившись только наблюдением за происходящим, за отношениями окружающих его теперь людей, и это его непроницаемое спокойствие всё больше и больше выводило из себя Ламороу. Какое-то седьмое чувство подсказывало тому, что его царствование подходит к концу, и он заболел идеей извести новичка, оставалось только ждать подходящего случая.