– Ты посиди, а я побежала, дела.

– Нет, нет, мне тоже надо…

Потом подходили подруги, виноватыми голосами выражали соболезнования, и от этого становилось еще тяжелее.

Дома, увидев на кухне мужа с соседом и бутылку на столе, совсем расклеилась, накричала. Схватила бутылку и вытрясла остатки в раковину. Было на донышке, но раньше такого не позволяла себе.

Сосед виновато оправдывался:

– Веру помянуть… хорошая девушка была… уважительная… – И бочком, бочком к выходу.

А муж молчал, даже не спросил, где она пропадала. Сама сказала, что ночевала в комнате дочери. Он не удивился. Смотрел понуро исподлобья, сгорбившись, раздавленный виной. Видела, понимала, но желания хоть как-то уменьшить это чувство у нее не возникало. Велела одеваться и ехать в пожарку, просить у начальства денег на похороны и автобус для провожающих. Про автобус ей в прачечной подсказали. Он не отказывался и сразу начал собираться. Знала, что на работе обязательно добавит, но отправляла с глаз долой, без лишних слов с неприкрытой брезгливостью. И едва выпроводив, не раздеваясь, упала лицом в подушку и сразу заснула.

Разбудили ее девушки из кафе, пришли уточнить время похорон и сказать, что их директор предлагает провести поминальный ужин у них, разумеется без всякой арендной платы. Проводив девушек, она подогрела полную тарелку щей, сваренных еще до страшного известия, но не наелась. Ни яиц, ни колбасы в холодильнике не нашлось, принялась чистить картошку, порезала, но жарить не стала. Прилегла и снова уснула.

Следующий день ушел на беготню и разъезды: милиция, морг, кладбище, справки, квитанции – хлопотное и нервное занятие, но оно словно отгораживало от воспоминаний о Верочке. Порою даже казалось, что делается это для постороннего человека.

Автобус, обещанный мужу на работе, к залу ритуальных услуг не приехал. Пожарники решили, что гроб будут выносить из квартиры, и только там выяснили у соседей, куда им рулить. Явились, но каких нервов стоило это Татьяне! И не шофер, конечно же, был виноват, а муж, который не смог внятно объяснить. И на кладбище, и в кафе она старалась подальше отойти от него. Даже смотреть в его сторону не могла, чувствуя, как закипает ненависть, не допуская в мыслях никаких его оправданий. В кафе он даже попытался покаяться перед всеми, дескать, мало внимания уделял, не баловал, Но Татьяну коробило каждое слово. А девчонкам из кафе верила. Да и как не поверить, что ее дочь всегда была готова прийти на помощь, не боялась никакой работы, и скандальных посетителей умела поставить на место без лишнего шума. Слушала и не могла сдержать благодарные слезы. Но больше всего была благодарна за то, что девчонки, никого не обижая, аккуратненько скруглили поминки.

Когда гости стали расходиться, муж подошел и сказал:

– Мы на автобусе поедем, мои ребята нас до дома довезут. – И прозвучало это с некоторой гордостью. В его словах она услышала: «Видишь, как меня уважают».

– Нет уж, езжайте, допивайте, а я пойду ночевать в ее комнату.

А уже по дороге прикидывала, где бы найти приработок, чтобы платить за эту комнату постоянно, в конце концов, можно мыть по вечерам полы в подъездах.

Капризы памяти

Окна в квартире дочери выходили на обе стороны дома, но в ее комнате и на кухне к обеду становилось душно от настырного солнца. Она пробовала открывать форточку, свежести не прибавлялось, а несмолкаемый гул улицы мешал слушать радио. Она не все понимала, о чем там говорят, да и не старалась вникнуть, но присутствие голоса разбавляло одиночество.

– Пойду-ка я на воздух, – сказала она радиоприёмнику, словно предупредила или даже попросила разрешения.

По пути к двери заглянула в уборную – удостовериться, что лампочка не горит.

Про свет вспомнила, а тряпочку прихватить забыла. Каждый раз, когда подходила к затоптанной лавке, загадывала принести, и каждый раз забывала. Пришлось вытирать ребром ладони.

Дом был огромный, и солнце заползало во двор только к вечеру. Она зябко дернула плечами, оглянулась на свои окна. Нет, возвращаться в духоту не хотелось.

Возле самого дальнего угла стояла женщина с коляской. И больше никого на весь длинный двор. Тишина, если не обращать внимания на воробьев. А что к ним цепляться, пусть себе чирикают. Но одна сидела недолго. На крыльце подъезда появилась Татьяна Семёновна, тощая бабенка с волосами, покрашенными в нечеловеческий черный цвет. Пенсионерка, не очень старая, но злая и рассудительная. На большом заводе в лаборатории работала.

– Увидела в окно, что баба Вера вышла, дай, думаю, компанию составлю. Последними новостями поделюсь.

– Присаживайся, рада завсегда. Товарки твоей, с палочкой, из третьего подъезда что-то нету. Не умерла ли?

– Господь с тобой, баба Вера, с чего ты решила?

– Так не выходит. И вчера не было.

– Жива, на дачу увезли.

– А зовут ее как? Опять забыла.

– Зовут Зовуткой, величают Уткой. Так вроде раньше в деревнях говорили?

– Правильно, – хихикнула она, вспомнив детскую присказку. – А ты откуда это знаешь, ты же городская?

– Так и в городе русский народ живёт. А зовут нашу подругу Алевтиной. С утра видела, как они в «запорожец» грузились. Сынок все покрикивал на мать, торопил. Нервный мужичонка. Твой-то зятек не обижает?

– Нет, он спокойный.

– Всё правильно, те, которые на «запорожцах» ездят, они всегда нервные. Статус у них такой. А твой – на джипе, ему нервничать не с чего.

Она не поняла, но на всякий случай кивнула. Больно путано разговаривают эти городские. И зять такой же. Робела перед ним, хотя ни одного грубого слова не слышала. Чувствовала, что дочь боится мужа, и она этим страхом заразилась. На всякий случай старалась как можно реже попадаться ему на глаза. Когда вместе собирались за столом, он вел себя очень культурно. Разве что постоянно подтрунивал над старухой. Так он и ребятишек не щадил, но больше всех доставалось Нинке. А та, дура, обижается. Виду не показывает, но материнское сердце не обманешь. Нинка совсем злая стала. Злая и хитрая.

– Баба Вера?

– Чего? – Она вздрогнула, догадалась, что Татьяна Семёновна спросила о чем-то, а она пропустила, задумалась. – Глуховата стала, прости.

– Я говорю, чего в деревне-то не жилось, там и воздух чище, и по хозяйству что-то делать можно. Все веселее.

– Без работы скучно. В деревне лоскутные половики делала, и дочке все полы накрыла, и соседей обеспечила. Иногда такой веселенький получится, что любо-дорого посмотреть. Тряпки там вольные. А здесь, чуть поистерлась одежка – и сразу на помойку. Квартира аж четыре