— Через месяц? — Из всего моего спича Вика почему-то выхватывает только это.

— Да, признаю, погорячился. Насколько я в курсе твоих аппетитов, то этих хлебных крошек тебе хватит максимум на неделю. Даже приличные шоппинг с подружками не устроить. Вик, ты точно в порядке? — Подаюсь вперед и тоном заговорщика шепчу: — Моргни, если тебя удерживают силой.

Но Вика только упрямо поджимает губы.

Да блин, что за муха ее только что укусила?

Глава семидесятая: Вика

Наверное, такое могло случиться только со мной.

Хотя не наверное, а точно, потому что другой такой безголовой дуры в мире больше нет.

Потому что в ту самую минуту, как Лекс перестает выглядеть как разъяренный бык и превращается в улыбчивую самодовольную сволочь, я остро осознаю, что люблю его.

Что моя голова окончательно и бесповоротно потеряна.

Что внутри моего сердца раздулась огромная, как рыба-еж нежность. Мне так сильно хочется обнять его, что если бы прямо сейчас какая-то добрая душа предложила распять меня на дыбе, я не раздумывая согласилась бы.

Но и желание выцарапать глаза этому мудаку, тоже никуда не делось.

— Что-то скучно с тобой стало. — Лекс изображает ленивый зевок.

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, куда и на что я собираюсь потратить деньги.

— Мои деньги, — поправляет он.

— После того, как они окажутся у меня на карте — они перестанут быть твоими. Хочешь узнать, куда и на что девочки могут потратить пять тысяч евро? Выйди на улицу и устрой интервью.

— Может твоему напудренному и надушенному мозгу тяжело в это поверить, но жизнь среднестатистической женщины, к которой я не имею никакого отношения, меня крайне мало интересует.

— Ну так поинтересуйся у своей драгоценной невесты, раз уж она носит на своем пальце тот огромный бриллиант грушевидной огранки! — ляпаю не подумав.

И только через секунду, когда улыбка медленно сползает с лица Лекса, соображаю, что натворила. Теперь Лекс знает, что я рылась в его вещах. И хоть я точно ничего там и пальце мне тронула, сам факт покрывает мой и без того испачканный «светлый образ» жирным слоем грязи.

Кажется, на пару к дыбе мне еще и рот зашить не помешает.

— Ты в курсе про кольцо, — нарочно растягивая слова, нарушает молчание Лекс. — Кто-то здесь маленькая подлая…

— Это вышло случайно! — перебиваю я, потому что дала себе обещание не ждать, а уходить сразу, после первого же оскорбления. Странно звучит, учитывая все, что он и так успел наговорить.

— Ты рылась в моих вещах… — он говорит это так, будто расследование преступления уже случилось и приговор по мою душу был вынесен миллион лет назад.

— Да нет же!

— … иначе ты не узнала бы про кольцо, — не обращая внимания на мои слова, продолжает Лекс. — Знаешь, Викуль, сколько тёлок у меня было за эти три года?

На этот вопрос я не хочу отвечать даже мысленно.

— И знаешь, сколько из них шарились по моим карманам после перепихона?

Я продолжаю молчать, потому что на этот раз мне нечем защищаться. Да и что говорить, если прямо в эту секунду я вообще не помню, как мой любопытный нос и руки оказались в том огромном пакете. Да у меня с детства привычка каждый Новый год устраивать облаву на все заначки в поисках подарка, но это не означает, что я ограбила бы Деда Мороза!

— И ты, как обычно, решила мне поднасрать, — заканчивает Лекс. Брезгливо отодвигает тарелку, зовет официанта и просит принести счет. Еще и торопит его вдогонку. — Ты получишь свое бабло, Виктория. Даже с процентами, потому что я привык быть щедрым с работниками сферы обслуживания.

Если бы он просто назвал меня проституткой без использования словесных выкрутасов — я и то не чувствовала бы себя настолько раздавленной и униженной. Мной только что как будто вытерли очень, очень грязную обувь.

— И не только в этом, да, Вик?

— Лекс, я правда… не… специально. — Меня так душат слезы, что это практически мешает говорить. Но какая разница, потому что он все равно не поверит мне, даже если небеса разверзнуться и Боженька лично признает меня невиновной? Какой дурой я была, когда размечталась, что между нами возможно новое начало. Не зря Лекс все время высмеивает мой маленький мозг — вот, доказательство. Но хоть он все равно меня не услышит, зачем-то все равно продолжаю оправдываться: — Лекс, я правда…

— Ты и «правда» в одном предложении? Смешно, Вик, очень смешно.

Он посмеивается, забирает у официанта счет и почти не глядя на сумму, оставляет несколько крупных купюр. Потом снова пристально на меня смотрит, подхватывает мой устремленный на его пухлое портмоне взгляд. Ни о чем таком я и близко не думаю, но когда ты уже и так во всем виновата — какая разница?

— Значит, пять тысяч, — он снова растягивает слова.

Если бы я не нуждалась в деньгах на моих «детей», то послала бы его прямо сейчас. Лучше есть из мусорного бака, чем терпеть такое унижение от человека, который… так ловко обвел меня вокруг пальца всего-то парой красивых жестов.

— Я дам пятьсот за имя человека, на которого ты работаешь.

— Пятьсот… тысяч? — машинально переспрашиваю я, потому что моя и без того пустая голова окончательно ломается. Он хочет, чтобы я назвала его имя? Еще одна форма моего уничижения, типа, он мой работодатель и хозяин? — Я работаю на тебя, Лекс.

— Не не не, солнце, на меня ты с сегодняшнего дня больше не работаешь, забыла?

— Лекс, я не понимаю, о чем ты. — Я обхватываю виски ладонями, опасаясь, что голова вот-вот треснет.

— Тебе не надоело валять дурака, Вика? Ну серьезно?

Понимай я хотя бы примерно, что он от меня хочет — я, возможно, и не отказалась бы нарочно подергать его за усы, но я у меня на этот счет нет ни единой мысли. На кого еще я могу работать, если даже со своими обязанностями в «Гринтек» еле-еле справлялась?

— Лекс, я правда не понимаю…

— Правда? — грубо перебивает он. — Ты все время это говоришь — правда, правда, правда… На воре и шапка горит, да, Викуля?

Бессмысленно напоминать ему, что я просила так меня не называть — он только еще чаще начнет это делать, мне назло. Хотя, какая разница, если эта наша встреча — последняя? Может, воспользоваться случаем и высказать ему все, что я о нем думаю?

— Яновский,