Мироныч дождался, пока зять Тимофей и Иван по разу взберутся на полок, и пошел в предбанник. Они выскочили следом.

Разлив пиво по принесенным с собой кружкам, сидели, отдыхивались. Первую кружку Иван, после пекла парилки, выдул залпом. А вот вторую уже – тянул с наслаждением, не торопясь. Допив свою кружку, Мироныч хлопнул себя по мосластым коленям, и сказал:

- Пойду я в избу… Что-то сегодня днем грудь давило. Погода, что ли поменяется… А вы – парьтесь.

Они с Тимофеем снова зашли в баню, ополоснули полок, поддали парку и снова – углубились в «садо-мазо». И еще сделали два захода в баню. Хорошо!

Попивая в предбаннике пивко, Иван, поглядывая на мужика, спросил:

- Тимофей! Я вот стесняюсь спросить… А что у вас с Миронычем… как-то – натяженно в отношениях?

Тот поморщился и вздохнул:

- Да этот… бульбаш… все никак не успокоиться. По поводу того, что я в Гражданскую сначала у белых был. И ведь – не сам пошел, мобилизовали! Там же не спрашивали – хошь-не хошь. Да и пробыл я у них всего три месяца. А потом мы с парнями, нашими – деревенскими… осмотрелись когда… и ушли по весне в лес! Ну их на хрен, беляков этих.

- Тяжко было?

- Где? У белых? Или в лесу? А… да… что там, что там – не сладко. Но у белых, хоть и кормили, и форму выдали, а все равно – хужее было! Насмотрелись мы там, что ты! Нас все больше в охране, да во всяких оцеплениях держали. Ну а как? Парнишки мы были все молодые, и винтовку-то в руках не держали. А так-то… ох и лютые там были! И слова поперек не вякни! Сразу – плетей всыпят! У нас так пару парней засекли. Один сразу богу душу отдал, а второй еще с неделю мучился. Фельдфебель у нас был… из старослужащих. Ох и сволочь, ох и зверь! Скольким он зубы повышибал – без счета! Ну да – мы тоже память имеем! Когда уходили – оружейку вскрыли, подгадав, когда эта гадина в карауле будет. Вооружились, значит справно так, еще кой-чего из нужного прихватили. А уже уходя – придавили гниду! Вот веришь-нет – такое душевное облегчение я тогда почуял, когда кончили его! Прям благодать по душе разлилась!

- Нас тогда одиннадцать человек ушло… Правда, к приходу красных пара человек из отряда сбежали – домой подались. Еще трое – погибли, когда фуражиров разных контриковских по деревням гоняли. А я вот еще… больше года. Вслед за белыми, аж до Спасска Приморского… это уже возле Владивостока. Ох и гнали мы их, ох гнали! Но они же… суки… огрызались! Там же, к тому времени-то, одни идейные оставались. Да и воевать они умели, не отнять! Там я пулю-то и словил. Чуть не полгода в госпитале отлежал, думал уж – ноги протяну. Но ничё – выкарабкался. А потом еще месяца три до дому добирался, да все с приключениями… э-э-х-х! Ладно, пошли уж в дом. Там уже и стол накрыли поди, да и бабам помыться тоже надо!

Супруга Мироныча, с дочкой, и внучками ушли в баню, а они втроем сели за накрытый стол. По причине приезда родственников, хозяева постарались накрыть его получше. Особых деликатесов нет, но – еда вся качественная, своя, вк-у-у-у-усная! Иван принял на грудь пару стопок и дальше уже отказывался. Тимофей, да и сам хозяин, такому делу не препятствовали – им больше достанется.

- Ну что, как там вас в этом годе рассчитали-то? Как по трудодням вышло? – поинтересовался Мироныч у Тимофея.

Тот, не торопясь отвечать, закусил рюмку самогона квашенной с клюквой капустой. Смачно так закусил! С хрустом! И не хочешь есть, а после такой демонстрации – рот сам слюной затекает.

«Может зря отказался от еще одной рюмки? Вон как Тимофей смачно выпивает-закусывает!».

Иван прислушался к себе. После жара-пара бани, да пивка, да и самогонки, навалилась сладкая истома. Ноги стали ватные. Тут не то, что идти куда-то, тут и шевелится - не хочется. И даже мысли в голове тянуться медленно, лениво…

«Не… хватит! А то вообще так сомлею!».

- А что на трудодни… Подходяще так получилось! Я амбар, считай, весь забил – там и рожь, и овес с ячменем, и греча есть. И картошки осенью накопали изрядно так! Да подсвинка в ноябре придавил! Нет… хорошо в этом году. Веселей жить-то стали, а?! У нас, как три года назад, председателя-то… «никчему» этого сняли, да посадили… другого, значит, привезли. А ничего так… хозяйственный такой мужик. За работу, правда, спрашивает, но и дела наши налаживаться стали. Уже, получается, второй год – все побольше на трудодни выходит. И школу новую поставили, клуб вот собираются летом срубить. Ничего так… подходяще жить стали.

Мужики выпивали и закусывали не торопясь, размеренно. Поэтому, когда вернулись с бани женщины с детьми, Мироныч с зятем еще и первую бутылку не «уговорили».

Жена Тимофея была смачная женщина лет тридцати пяти. Эдакая типичная русская баба, широкая в кости, большегрудая, и большепопая. Но при этом толстой ее было не назвать – чувствовалось, что силенка в ней есть.

«Ну да – поработай-ка в колхозе с утра до вечера! Да еще и домашние дела, да хозяйство. Тут лишнего жирка не будет, не успевает он образовываться!».

Они вообще были под стать друг другу – Тимофей и его жена. Оба широкие, высокие, русоголовые.

«Ага… а вот с конфетами, да пряниками – он попал впросак! Мироныч-то не говорил, сколько лет внучкам. Внучки, да внучки – и все! А то, что одной уже шестнадцать скоро, да и вторая – хоть и голенастая, еще не очень складная девчонка, но – тоже четырнадцать! Ребенком уже назвать сложно! Разве что – пацан, последыш. Тому на вид – лет семь-восемь!»

Сейчас девки эти сидели напротив него за столом и нет-нет, да ловил Косов их взгляды на себе. А еще… после бани… они, как и мать, были одеты в юбки и рубахи, но разгоряченные тела эти одежки так облегали, да обтягивали… Прилипнув, где не надо! Приходилось отводить взгляд. Все больше старался глядеть на хозяина, или – вон… на Тимофея!

Женщины после баньки налили себе из выделенной бутылки по стакану пива. Даже старшей дочери – с полстакана выделили. А что – почти невеста уже! Разговор за столом между тем тек неторопливо, за жизнь, да