Шрифт:
Закладка:
Сам Маршалл, как и все "честные люди с благородными чувствами", испытывал все большее "отвращение к... политическому миру", который он видел вокруг себя, и был "гораздо более мрачен" в отношении демократического будущего.74 Повсюду рост демократии требовал изолировать правовые вопросы от народной политики; "ибо", по словам Маршалла, "ничто не заслуживает большего осуждения, чем перенос партийной политики в кресло судьи".75 Но даже Маршалл не предвидел всех последствий происходящего. В 1805 году, накануне процесса импичмента судьи Сэмюэла Чейза, Маршалл продолжал признавать, что законодательный орган обладает судебными полномочиями и может отменять судебные решения, которые он считает несостоятельными. Таким образом, отделение законодательства от юриспруденции, политики от права далось нелегко тем, кто был воспитан в старомодной традиции, согласно которой законодательные органы в своей основе были всего лишь судами.
Однако по мере того, как американское общество становилось все более коммерческим и все большее число людей вовлекалось в процесс купли-продажи и создания новых современных видов собственности - собственности как венчурного капитала, как продукта труда и предпринимательских способностей человека, - роль судебной власти в защите собственности от капризных и безответственных народных законодательных органов как на уровне штатов, так и на федеральном уровне становилась все более привлекательной для все большего числа людей.76 Как следствие, многие члены собственной партии Джефферсона, всегда говорившие о равных правах, стали принимать идею Суда Маршалла о том, что все вопросы, связанные с правами собственности, являются юридическими вопросами, которые могут быть рассмотрены только судами, что фактически изолировало эти вопросы от партийных дебатов и столкновений в политике групп интересов. Даже Апелляционный суд Вирджинии, решительно поддерживающий Джефферсона, в 1804 году признал, что законодательная власть штата может делать многое, но не может нарушать частные и законные права собственности77.77
Но может ли государство само создавать частную собственность? Законодательные органы штатов могли выдавать хартии об инкорпорации, но становились ли эти хартии после их закрепления за отдельными лицами правами, которые уже не могли быть тронуты выдавшим их органом? Эти вопросы не давали покоя политикам штатов и в итоге привели к одному из самых важных юридических событий первых полутора десятилетий правления Суда Маршалла.
АМЕРИКАНЦЫ ЗНАКОМЫ с использованием государственных корпоративных хартий. В прошлом английская корона и колониальные правительства часто предоставляли частным лицам и ассоциациям монопольные хартии об учреждении компаний для осуществления самых разных начинаний, предположительно полезных для всего общества, таких как основание колонии, содержание колледжа или создание банка. В 1606 году английская корона выдала подобную хартию Виргинской компании для заселения части Северной Америки. Эти корпоративные привилегии предоставлялись нечасто и не были широко доступны; они были созданы по инициативе правительства, а не частных интересов; в них не было резкого различия между государственным и частным. Хотя Виргинская компания состояла из частных предпринимателей, она была настолько же государственной, насколько и частной. То же самое можно сказать и о корпоративных уставах XVII века Массачусетского залива, Коннектикута и Род-Айленда, а также Гарварда, Йеля, Дартмута и всех других колониальных колледжей. Хотя в XIX веке большинство колледжей, особенно религиозных, со временем стали частными, во времена Революции они все еще считались государственными учреждениями с общинной ответственностью, и как таковые они получали налоговые выплаты и государственную поддержку.
Поскольку такие корпоративные хартии, как правило, представляли собой эксклюзивные монополии, предоставляемые немногим избранным, большинство лидеров Американской революции 1776 года относились к ним с подозрением. Они считали, что в республике никому не должно быть позволено использовать общественную власть в личных целях. Поэтому некоторые штаты включили в свои революционные конституции запреты на получение особых привилегий от общества. Например, в конституции Массачусетса 1780 года говорилось, что "ни один человек, ни одна корпорация или ассоциация людей не имеют никакого другого права на получение преимуществ или особых и исключительных привилегий, отличных от привилегий общества, кроме тех, которые возникают в результате оплаты услуг, оказанных обществу".
Хотя новые революционные штаты рассчитывали напрямую участвовать в экономической жизни и образовании, вскоре они обнаружили, что то, что они хотели сделать, оказалось больше, чем они могли осилить, как в административном, так и в финансовом плане. Поскольку новые демократически избранные законодательные органы часто не желали повышать налоги, чтобы оплатить все, что хотели сделать правительственные лидеры, штаты были вынуждены вернуться к традиционной досовременной практике привлечения частного капитала для выполнения государственных задач. Вместо того чтобы выполнять задачи самостоятельно, как ожидали многие благочестивые республиканцы, штаты в итоге поступили так, как поступали корона и все досовременные правительства - выдавали регистрационные хартии частным ассоциациям и группам для осуществления широкого спектра предположительно полезных для общества начинаний в банковском деле, транспорте, страховании, образовании и других видах деятельности. Штаты не собирались отказываться от своей республиканской обязанности содействовать общественному благу; им просто не хватало денег, чтобы делать это напрямую. И, конечно же, существовало множество частных интересов, которые с большим рвением стремились приобрести эти предположительно эксклюзивные корпоративные привилегии.
Однако из-за республиканского неприятия чартерных монополий создание корпораций в годы, последовавшие за революцией, вызвало бурное сопротивление и жаркие споры. В те десятилетия попытки штатов предоставить такие корпоративные привилегии избранным лицам и группам немедленно вызывали бурю протеста.78 Критики утверждали, что такие гранты, даже если их общественная цель казалась очевидной, как, например, гранты для Филадельфийского колледжа, Североамериканского банка или города Филадельфии, противоречили духу американского республиканизма, "который не допускает предоставления особых привилегий какому-либо сообществу людей". Такие франшизы и привилегии могли иметь смысл в монархиях как средства, служащие "для ограничения и сдерживания абсолютной власти". Безусловно, колонисты рассматривали свои различные хартии короны и корпораций именно в таком защитном ключе. Но теперь, когда правили только люди, эти корпоративные привилегии казались пагубными, поскольку, как заявил судья Джон Хобарт из Нью-Йорка, "все инкорпорации подразумевают привилегии, предоставляемые одному сословию граждан, которыми не пользуются другие, и тем самым разрушают принцип равной свободы, который должен существовать в каждом сообществе".79
В результате такого противодействия корпорации радикально изменились. По мере того как американское общество, по крайней мере на
