что с каждым шагом открываются новые возможности. Когда группа Мейсера свалила, какое-то время работала инерция, но теперь она кончилась, и народ начал задумываться — а где же все те пряники, которые мы успели себе нагрезить? Неужели их не будет? А им вместо пряников — бесконечная война.

У нас война с Наполеоном породила декабристов, а Первая Мировая — революцию. Кажется, в остальных странах было что-то похожее. Пораженческие и просто антивоенные настроения, недовольство военными расходами, нежелание умирать в непродуктивной войне, работа вражеских агитаторов и внутренних врагов — если это ещё и не «революционная ситуация», то нечто, на неё намекающее. Как там было? «Верхи не могут, низы не хотят»? Не дождётесь. Я ещё кое-что могу, а низы авось подтянутся.

Багратию, с которой мы сцепились в затянувшемся военном клинче, лихорадило не слабее, чем Меровию. У них тоже появились фракции, требующие «послать к чертям этого дармоеда Джериса и закончить уже эту бессмысленную войну». У них тоже устало население и расшаталась экономика. Торговое сословие лоббировало переключения финансирования с армии на колонии, потому что колонии приносят деньги, а армия — чистый убыток. У меня появилась даже надежда если не на мир, то на заморозку конфликта… Но нет, Багратия выбрала другой путь.

Выкрутив руки зависимым от неё Киндуру и Лоэции, багратийцы вынудили их изображать вялые попытки разогреть фронт, но основная ставка, по донесениям наших инсайдеров в верхах, была сделана на решительное наступление.

* * *

— Чота я не понимаю, — чешет натёртую короной лысину король Нарнии. — На что они рассчитывают? У нас куча проблем, факт, но армия слабее не стала, фронт стоит крепко, вкопались так, что дальше некуда, артиллерия в готовности, снарядов худо-бедно накрутили в количестве. Если Багратия бросит всё в один прорыв, мы, может, прогнёмся на пару линий, откатимся на запасные рубежи, но никаких предпосылок к разгрому я в упор не вижу. Для этого им надо иметь перевес двадцать к одному, как минимум. В Багратии просто нет столько солдат, и взять их негде.

— Не буду спорить, — киваю я, — с моей точки зрения всё выглядит так же. Но я не верю, что они разом сошли с ума и решили самоубиться о наши окопы. Давай исходить из того, что багратийцы знают, что делают, а мы не знаем, что они задумали. И это плохо.

— Ладно, — соглашается Порток, — давай. И что ты предлагаешь, сюзерен?

— Мне нужны резервы. Много. На случай… Не знаю чего. Чего-то.

— Высру я тебе резервы эти? Вон, дополнительный рекрутский набор объяви.

— Нельзя, — морщусь я. — Полыхнёт. Воевать всем осточертело — раз, снимать людей с производств нельзя — два. У нас и так очень тонко с кадрами.

— То есть, учитывая, что ты телеграммой вызвал меня, изыскать эти резервы — моя задача?

— Увы. Мне совсем не нравится идея тащить в Меровию твоих команчей, но, боюсь, придётся.

— Они не умеют воевать в окопах. Это не пехота, а спецназ.

— Я не посажу их в окопы. Я вообще надеюсь, что они не понадобятся. Я их даже на фронт не повезу, расквартирую в графстве. Но, если что, у меня будет под рукой… Сколько?

— Тысячи три могу дать.

— Три тысячи отборных головорезов.

— Чёрт с тобой. Пусть прогуляются. Но доставка и снабжение на тебе!

— Замётано. Спасибо.

— Это мой вассальный долг. Но ты не привыкай, сюзерен, у меня армия маленькая…

* * *

Я ещё успел метнуться в столицу, поцеловать Катьку, понянчить сына, обнять дочь… Но наутро прибежал курьер из штаба. Началось.

С фронта телеграфировали о начавшейся артподготовке, и новости я узнавал уже «с колёс» — в штабном вагоне бронепоезда стоит одна из первых в этом мире радиостанций. Молодой парнишка из «михайловских кадетов» стучит ключом, потом слушает, записывает кодовые группы, расшифровывает их по таблице, несёт нам. Пока ничто не предвещает беды… Ну, то есть больше, чем обычно. Противник вываливает на наши порядки тонны снарядов, наши войска зарылись в землю и ждут пока ему надоест. Потери есть — как без потерь, — но ситуация выглядит штатно. Но меня терзают дурные предчувствия. За столько лет позиционной войны Багратия не могла не усвоить её уроки: взламывать глубоко эшелонированную оборону готового к атаке противника — долго, дорого, и малопродуктивно. А значит, они рассчитывают на что-то ещё. На что?

Новости приходят в ночи, когда я прилёг поспать, и приходят они не по радио. Вздрогнула подо мной кровать, качнулся вагон, полсекунды спустя в стену шарахнуло воздушной волной.

Из бронированной командной рубки виден оседающий за лесом подсвеченный наземным пламенем грибочек. Не так чтобы большой, много если на полкилотонны, но судя по направлению и расстоянию, он ровно там, куда мы сейчас едем.

К утру наш бронепоезд намертво увязает в хаосе скопившихся перед главным транспортным узлом товарняков. Мечущиеся в панике железнодорожники рвут пупок, пытаясь растащить их так, чтобы мы проехали, но у них ничего не выходит — сама станция практически уничтожена. К этому моменту уже становится ясно, что это не супер-бомба и не царь-пушка какая-нибудь. Это взорвался крупнейший прифронтовой снарядный склад. Взрывом захватило несколько составов со взрывчаткой и боеприпасами, превратив огромную товарную станцию в лунный пейзаж, где всё ещё идёт вторичная детонация разлетевшихся вокруг мин и снарядов.

Рация наша весьма недальнобойная, и остальные новости я получаю через несколько часов, когда восстанавливают телеграфную линию.

Нет, причиной взрыва было не курение в неположенном месте — на воздух этой ночью взлетело четыре склада и два завода, не считая нескольких товарных составов, взорванных аккурат на узловых станциях. Минимум в