Шрифт:
Закладка:
– Давно к нам не забредал, паршивец. Молодец, кстати, что без приглашения. Договариваться заранее – что может сильнее испортить удовольствие от встречи? – И он крепко обнял гостя. Ребра протестующе хрустнули.
У Саймона по поводу внезапностей было свое мнение. Но озвучивать его он не стал, а вместо этого, пережив медвежьи ласки, уселся на скамью под фальшбортом.
– Плавает? – Кивок на волны показал, о ком идет речь.
Иясу вздохнул:
– Уже час как. Сказал, мол, видел тунца, центнера на полтора. Взял свое ружье – и нырнул. А я тут переживай.
Он уселся напротив и вздохнул еще раз. Саймон хотел было протянуть руку и похлопать гиганта по плечу, но вспомнил прикосновение отца – и сам дернулся. Гэбрэ отметил это движение.
– Тяжело было?
– Что именно? – осторожно уточнил лоцман. Амхарец хмыкнул и развел руками.
– И то, и то. Корабль тащить, людей спасать – верю, что непросто. Я в ваших лоцманских делах ни в зуб ногой, но верю. А вот твое шедевральное по краткости интервью только что выложили чуть ли не все стрим-каналы.
Саймон застонал и уткнулся лицом в ладони. Иясу хотел еще что-то сказать, но отвлекся. Он посмотрел в сторону, характерным для чтения смарт-данных расфокусированным взглядом, а потом поднялся.
– Ну все, возвращается охотничек. Наверно, добычу тащит…
Действительно, неподалеку от борта сначала показался ярко-оранжевый буй, а затем голова в маске оксигенатора. Маска раздвинулась, и на любопытствующих посмотрели холодные голубые глаза. «Совсем другие по сравнению с отцовскими», – подумалось Саймону. Обладатель пронзительного взора тем временем подплыл к заднему трапу, перекинул через борт гарпунное ружье и поднялся сам.
– Кран готовь, я его таки взял, – скомандовал он амхарцу, и тот принялся поворачивать за борт стрелу подъемника. А сам Анджей Фишер шагнул вперед и, как был, мокрый и слегка продрогший, обнял племянника. – Здравствуй, Сэм. Давно к нам не забредал.
Укороченную, а тем более ласкательную форму своего имени Саймон не любил. Но этим двум людям он простил бы, даже если бы они начали и далее ее коверкать в меру своей фантазии. Именно потому, что не стали бы, а также потому, что здесь это ощущалось не самым важным в жизни. Особенно по сравнению с уровнем принятия самого юного лоцмана как личности.
После того, как они втроем затащили на палубу тушу здоровенной рыбины с засевшим в ней гарпуном, Гэбрэ уволок добычу на небольшой камбуз – разделывать, охлаждать и готовить. По части рыбных блюд ему не имелось равных, и сам Анджей вмешиваться в кулинарные таинства даже не рисковал. Вместо этого он влез в шорты, футболку, накинул на плечи слегка линялое пончо и уселся, вытянув голенастые ноги.
– Ну, рассказывай.
– Да что там… – смутился лоцман. – Про транспорт вы, как я понял, уже в курсе.
– В курсе, – согласился Анджей и, порывшись в боковом кармане шорт, вытащил пачку сигарет. Единственная роскошь – помимо личной яхты, естественно, – которую он себе позволял. Стоил настоящий, не облегченный табак бешеных денег. Впрочем, тут его Саймон со своей любовью к односолодовым изыскам вполне себе понимал.
– А еще я в курсе, – продолжал дядя, затягиваясь, – что когда у тебя эдакое выражение лица, то, значит, ты опять перессорился со всей родней и пришел ко мне искать утешения. Которого я тебе, естественно, не дам. Потому что только ты сам можешь все для себя разложить по полочкам. А я – ну, помогу. Чем смогу.
Вместо ответа Саймон скинул ему первую попавшуюся ссылку на собственное явление пред светлы очи сборища репортеров. Анджей просмотрел, затем снова затянулся.
– Судя по всему, история там длинная и непростая. Ты отучился откалывать подобные номера лет в четырнадцать, если моя память не спит с другим.
– Я ей посплю, – грозно посулились с камбуза, и старший из присутствующих Фишеров улыбнулся.
– Значит, помню верно. Давай признавайся, что тебя так проняло, что ты окрысился на невинную шуточку моего любезного братца.
Слегка сбиваясь на спорных, по собственному ощущению, моментах, молодой лоцман пересказал события последних суток. Дядя не перебивал. На камбузе стучали ножами и что-то зазывно булькало. Солнце практически село.
– А еще я так и не могу понять, – признался Саймон.
Кинув окурок в глубокую пепельницу, Анджей уточнил:
– Не можешь понять что именно?
– Понять… кто я, – смог, наконец, сформулировать племянник.
Он потер переносицу и уставился на волны, ведущие свой гипнотический танец испокон веков. Им не было ровным счетом никакого дела до лоцманов, террористов и поисков смысла жизни.
– Я занимаюсь каким-то подростковым самокопанием, – оторвав взгляд от воды, пожаловался Саймон. – То ощущаю себя частью Семьи, то вскидываюсь на любые попытки примазать к общему делу. То бросаюсь спасать корабль, падающий в колодец, то огрызаюсь на людей, обращающихся ко мне «эй, лоцман». Я не вижу своего места в мире, – признался он, осознав, что же тревожило все это время на самом деле. – Я точно знаю, чего не хочу, но не знаю, чего хочу. Да и с «не хочу» тоже все как-то мутно. А теперь еще эта история…
– Не вижу противоречий, – отрезал старший Фишер и поднялся во весь свой немаленький рост. – Ты можешь быть кем угодно и делать при этом что угодно. Все ограничения – у тебя в голове. – Костлявый, длинный палец постучал по лбу. – Мой брат, несомненно, ответственный человек, пекущийся о долге перед Семьей. Только он забывает, что есть жизнь и помимо этого. И ты вовсе не обязан стать новой и улучшенной копией его самого.
– Да я осознаю… – протянул Саймон, но тут снизу снова окрикнули:
– Все готово! Садитесь жрать, пожалуйста! – И через мгновение: – А то я поднимусь и надеру ваши тощие белые задницы!
– А вот это серьезно, – флегматично отметил Анджей и направился к спуску в трюм. – Ты хочешь с ним ссориться? Я бы не рекомендовал, – закончил он фразу, ныряя под притолоку.
Молодой лоцман хрюкнул, сдерживая смех. Посмотрел бы он на того, кто решит ссориться с Иясу Гэбрэ! Может, даже венок на могилку бы пожертвовал.
И тут смарт выкинул уведомление о вызове. Канал не опознавался в списке доверенных, но на запрос идентификатора всплыла пафосная табличка: «Заместитель главы Четвертого комитета ООН Анжело Оосава». Саймон мысленно застонал. Тут же вспомнилось еще одно классическое произведение русской литературы: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…» Но ответить пришлось.
Ооновец выглядел так же устало, как ощущал себя сам лоцман. Тем не менее он улыбнулся и достаточно вежливо поинтересовался:
– Доброго…
