«Мизансцена продумана прекрасно, – написал убийца в одном из телеграм-каналов. – Вполне возможно, что у него художественное образование. Или он занимается творческой деятельностью».

Через две минуты комментарий получил девять «лайков», три «дизлайка» и четыре ответа: три пользователя согласились с предположением, один попытался его опровергнуть, после чего у них с убийцей завязался оживлённый спор, на который никто не обратил внимания. Никто ведь не знал, что один из спорщиков – единственный в Сети человек, точно знающий всё, что уже было и что будет дальше.

в прошлом году

Октябрь в этом году оказался необыкновенно тёплым, но при этом – очень мокрым. Осенние дожди, которые никогда не отказывали себе в удовольствии заглянуть в Подмосковье, зачастили так, словно выиграли бесплатную туристическую поездку на землю и без устали обмывали её перед зимней спячкой. Разбухшая земля не протестовала – куда ей деваться? – а вот люди ворчали, ведь мало кто способен по-настоящему оценить прелесть холодного осеннего дождя, хоть быстрого, хоть затяжного, развешивающего повсюду влажную взвесь, мягко шуршащего или бодро стучащего по крышам и откосам. Дождя настоящего, не вызывающего грусти по прошедшему лету, а погружающего в неспешные размышления обо всём на свете. В такие дни хорошо строить долгие планы, особенно тем, кого дождь любит и потому помогает. Дождь может много, ведь он передаёт земле и нам привет с небес и тем необычен.

Дождь хорошо любить…

И сам дождь, и свежесть, которую он приносит на землю, стекая с края далёких небес, глубокую свежесть, зовущую вдохнуть полной грудью, остро чувствуя абсолютно все окружающие запахи: мокрых листьев, мокрых деревьев, мокрой травы, асфальта, покрышек, ещё горячего двигателя, капель, высыхающих на тёплом капоте, – дождь заставляет мир раскрываться, и в такие мгновения он особенно хорош.

И особенно хочется жить…

Солнца в этом октябре людям доставалось немного, и сейчас, в середине дня, низкие тучи создавали ощущение стремительно надвигающегося вечера. Впрочем, иногда они расходились, и тогда яркое, не по-осеннему яркое солнце торопливо напоминало о своём существовании; извиняясь, что не всегда получается пробиться сквозь одеяло туч. Илья Бархин извинения солнца принимал с удовольствием: дождь он не любил, но относился к нему ровно и без раздражения – пошёл, значит, пошёл, ничего не поделаешь, – как относился ко всему, на что не имел возможности влиять и что не мог контролировать. Прагматично относился. А выглянувшему солнцу обрадовался, остановил чёрный «Range Rover», включил «аварийку», заглушил двигатель, вышел из машины, постоял чуть, привыкая к смене обстановки – после тёплого салона влажный воздух показался особенно острым, а затем глубоко вдохнул, забирая в себя все окружающие запахи: последние пятнадцать минут Бархин ехал по узкой асфальтовой дороге, по сторонам которой высились деревья, и теперь наслаждался ощущениями, невозможными ни в одном из московских парков, которые дарит пребывание в настоящем лесу. Вздохнул несколько раз, не опасаясь простудиться – или не задумавшись о том, что может простудиться, – достал из кармана пачку сигарет и закурил, отметив про себя, как легко дышится и очень приятно курится на свежем воздухе. Курильщики могут не любить дождь, но сочетание свежести и табака нравится большинству из них.

Он глубоко затянулся – так же глубоко, как до этого вдыхал лесной воздух, и вновь вернулся мыслями к разговору с женой, состоявшемуся прямо перед отъездом. И хоть высказывалась Галина без ночного надрыва, диалог получился жёстким и неприятным. И начался с безапелляционного заявления жены, что «ей надоело». Надоело, что Илья периодически обедает с Адой; что может час и даже больше говорить с ней по телефону; надоели ночные звонки, хотя сегодняшний случай был редчайшим исключением; надоело видеть её на всех семейных праздниках – «Спасибо, что для моего дня рождения ты сделал исключение», – с сарказмом завершила Галина эту часть обвинений. Одним словом – надоело. Раздражение накапливалось давно, и ночной звонок послужил камешком, с которого начался сход лавины. Бархин понимал, что его отношения с Адой не могут нравиться жене, и попытался купировать скандал, напомнив, что речь идёт о подруге детства, не более, однако быстро понял, что на этот раз Галина не выражает неудовольствие, а выдвигает ультиматум и намерена добиться его исполнения.

«У всех есть друзья детства, но давай не будем путать их с членами семьи».

«Ты несправедлива».

«Зато изумительно терпелива. Нормальная женщина заставила бы тебя выкинуть все воспоминания о друзьях детства сразу после свадьбы».

«Выкинуть воспоминания?»

«Не придирайся к словам! Ты понял, что я имела в виду».

К сожалению, да – понял. И очень хорошо понял.

Шутить на тему того, что Галя ненормальная женщина, Илья не стал – понимал, что в этом случае «холодный» скандал превратится в «горячий». Кивнул, показав, что понял.

Затем последовала пауза – Галина надеялась услышать от мужа что-нибудь внятное вроде «Ты совершенно права, дорогая», не услышала и мрачно спросила:

«Когда вернёшься?»

«В воскресенье».

«Я хочу, чтобы это было в последний раз».

«Это будет в последний раз».

Илья дал обещание очень твёрдым голосом, но был уверен, что лжёт: выкинуть Аду из жизни он не мог при всём желании. Просто какое-то время они будут встречаться реже. Ну а то, что Аде и Галине предстоит через месяц увидеться на дне рождения мамы – так то не его вина: гостей приглашает мама.

///

Сигарета докурена, первая порция свежего лесного воздуха наполнила лёгкие, Илья вернулся за руль и продолжил путь, с удовольствием прислушиваясь к мягкому шуршанию мокрого асфальта. Ехать оставалось недолго – минут через десять должны показаться ворота коттеджного посёлка «Сухари», в котором прошло его детство. Лучшая часть детства, свободная от школы: с сентября по май родители увозили Илью в Москву, но все каникулы и все «длинные выходные», за исключением тех случаев, когда они уезжали на море или путешествовали, Бархин проводил в «Сухарях». В дорогом посёлке со смешным названием.

Его построили очень давно, ещё в середине девяностых годов прошлого столетия, на месте совершенно захиревшей и готовящейся исчезнуть деревеньки. И назвали в её честь. Деревенька в итоге исчезла, а «Сухари» остались. И легко ложились на язык. И вызывали оживлённый интерес у гостей и друзей, у тех, кто не привык, что солидный посёлок для небедных людей назвали не каким-нибудь «шервудом», «кембриджем» или «британикой», наглядно демонстрируя победу захватившего страну карго-культа, а простецки.

«Почему «Сухари»?»

«Так деревня называлась».

«В ней сухари сушили?»

«По легенде, люди здесь жили неэмоциональные, а то и просто чёрствые, вот и назвали деревню так».

«Интересно».

Конечно, интересно: тому, кто историей своей земли увлекается, много интересного открывается и неожиданного. А кому плевать – тот исчезнет, как скифы, оставив после себя лишь золото. Золото уйдёт к другим, а в памяти в лучшем случае лишь название народа останется, и ничего больше.

В общем, так и пошло – «Сухари».

Несмотря на то что дом родители давно продали, в посёлок Илья проехал без задержки: Ада сделала ему брелок, позволяющий издалека открывать автоматические ворота и не тратить время на разговоры с охраной. Галя о брелоке не знала. Как не знала и то, что Илья рассказывает ей далеко не обо всех встречах с подругой детства. Может, догадывалась, но точно не знала. А если бы узнала, то «горячим» скандалом дело бы не ограничилось.

Оказавшись в посёлке, Бархин сбросил скорость и медленно проехал по знакомым улицам, машинально подмечая случившиеся с прошлого визита изменения: Зыковы забор перекрасили… а, нет, Ада говорила, что Зыковы дом продали, значит, новые хозяева… Арутюняны машину поменяли, теперь у них здоровенный «Chevrolet Tahoe»… А Фёдоровы всё-таки собрались строить зимний сад…

«Сухари» стояли на высоком берегу Оки, с выходом к воде, разумеется, и причалом для катеров. Вокруг – густой лес, через который проходило старое, почти заброшенное шоссе, и никаких посёлков поблизости. Тишина, покой, река, грибы, рыбалка… Великолепное сочетание, но уж очень далеко от Москвы – каждый день на работу не наездишься. Поэтому по-настоящему посёлок оживал только летом, когда владельцы больших домов привозили из города детей: совсем маленьких с апреля по октябрь, школьников – с конца мая по конец августа. Осенью же основным населением «Сухарей» оставались жаждущие покоя родители успешных детей, те из них, кто не захотел на старости лет навсегда перебраться к тёплому морю на другой Родине. И важные люди из района – им принадлежала почти половина домов. Всё шло к тому, что местные должны были