Шрифт:
Закладка:
Алексей привез находки в отделение, выложил на стол шефа и сказал:
– Он боролся.
Дело об исчезновении подпоручика Аглицкого сразу приобрело другой оборот. Барыгу Перевозчикова с Толкучего рынка допрашивали восемь часов подряд, без отдыха и сна, только давали воды попить. В конце концов Перевозчиков сдался. Часы ему принес перед самым обыском какой-то поляк ростом с телеграфный столб. По-русски говорил с сильным акцентом, вид вальяжный. Он хотел получить за золотухи сто пятьдесят рублей, однако довольствовался восьмьюдесятью. Никогда прежде блатер-каин этого пана не видел, но утверждал, что тот не приезжий с вокзала, а местный. В том смысле, что где-то тут живет. Держался уверенно, дорогу не спрашивал, откуда-то знал, что расстрига скупает краденое. Залетные так себя не ведут.
Благово думал недолго и велел доставить в отделение Мойшу Аккермана. Этот хитрый еврей держал гостиницу «Берлин» на Дворянской улице, в которой квартировал капитан Рутковский. Павел Афанасьевич повел себя жестко. Без лишних слов он заявил:
– Или ты мне все рассказываешь, или я обещаю тебе каторжные кандалы. Речь идет об убийстве. А возможно, и о трех кряду. Ну?
– Не понимаю, о чем изволит говорить ваше высокородие, – ответил делец.
– Зря злишь меня. Номерщик[41] же все выложит.
– Вот пускай он и выкладывает, а я лучше помолчу.
– И каторгой тебя не испугать?
Аккерман истерично крикнул:
– Лучше каторга, чем связываться с этими людьми!
Тут вмешался Алексей:
– Кого из пшеков[42] вы больше всего опасаетесь? Стаховича, Эртмана или Соколовского?
Еврей растерялся:
– Вы уже знаете?
– Ну? Кто там самый страшный?
– Войцех Стахович. Жуткий тип, его все боятся. Антон Рутковский просто шулер, хоть и высокого полета. Другие двое, кого вы назвали, мелочь на побегушках. А вот Стахович… Он же головорез, бежал из Акатуя!
– Стахович убил подпоручика Аглицкого?
Аккерман молчал. Слова будто застряли у него в горле.
– И подпоручика Шенрока тоже он? – зашел с другой стороны Благово.
Мойша попросил воды. Пока он пил, зубы клацали о стакан.
– Дайте сообразить, господа, – сказал он, немного отдышавшись. – Казнит ведь, и меня казнит. Ему все равно, сколько голов отрезать.
– Из Сибири он будет резать? – попробовал успокоить свидетеля Алексей. – Это затруднительно.
– Для Войцеха даже запросто. Сбежит, как уже не раз делал, и придет сюда мстить. Нет, я промолчу, что хотите со мной делайте.
– Где прячутся беглые поляки? – сделал последнюю попытку статский советник. Но Аккерман лишь помотал головой, больше он не сказал ни слова.
Сыщики пошли к полицмейстеру. Надо обыскать номер капитана Рутковского. А без распоряжения судебного следователя это будет незаконно. Николай Густавович потребовал доказательств. Слов владельца гостиницы ему показалось мало, ведь на бумаге тот ничего не подписал. Но Благово настаивал. Третья смерть в полку – сколько можно терпеть? Явно причиной им карточный шабаш, которым заправляет Вацлав Рутковский. К гадалке не ходи, офицеров под его рукой обыгрывает брат Антон, профессиональный шулер. Потом капитан говорит, что долг чести нельзя не отдать, а сообщники подыгрывают. На какие суммы взгрели офицеров Третьей дивизии, станет ясно лишь в ходе дознания. Кто не захотел платить, умер. Речь, понятное дело, о Шенроке. А кто пытался помешать шулерам, исчез бесследно – это уже об Аглицком. Прочие молчали, поскольку командир батальона и начальник дивизии – паны, они своего тащили как могли. Еще жертвы обмана боялись разделить судьбу Шенрока…
– То ваши предположения, Павел Афанасьевич, – возразил Каргер. – Доказательств нет.
– Сделаем обыск, и они появятся.
Полицмейстер повел подчиненных к Безаку. Губернатор долго и излишне подробно расспрашивал о ходе дознания. Потом вызвал товарища председателя Окружного суда Пезе-да-Корваля, ввел его в курс дела и запросил совета. Говорильня продолжилась. Лыков выходил из себя, но был бессилен: никто не хотел ссориться с военными. Ведь у сыскных на руках одни догадки да золотые часы! Может, тот поляк их на улице нашел? Павел Афанасьевич отвечал, что хозяин брегета, скорее всего, уже мертв. И это третья жертва шайки шулеров. А если медлить, они спрячут улики и останутся безнаказанными. Беглые арестанты покинут город, а в полках гарнизона временно прекратят играть в карты. До тех пор, пока не утихнет…
В конце концов сыщикам предложили поехать к начальнику дивизии и заручиться его согласием на предварительное следствие. Стали готовиться… Лыков даже добавил к военным наградам Аннинскую медаль, что делал крайне редко. Однако хитроумный Благово уже придумал, как построить разговор.
Генерал-лейтенант Корево проживал при штабе дивизии, в доме фон Брина на Ошарской улице. Он был предупрежден губернатором о приходе сыщиков и ждал их с кислым лицом.
– Ну-с, и куда, по-вашему, деваются мои офицеры? – желчно спросил он. Павел Афанасьевич вместо ответа указал на Алексея:
– Знакомьтесь, Венцеслав Станиславович: это тот самый титулярный советник Лыков, который в феврале спас покойного государя от покушения террористов. Сам получил тяжелое ранение, но царя защитил.
Корево тут же подбежал к Алексею и долго тряс его руку:
– Рад, очень рад познакомиться! Мы все помним ваш подвиг. Как жаль, что в столице не нашлось такого же храбреца…
– И мне жаль, ваше превосходительство. Но все в руках Божьих…
Обстановка в кабинете сама собой разрядилась. Титулярный советник рассказал генерал-лейтенанту некоторые подробности охоты на царя, которую устроили в Нижнем Новгороде террористы. В газеты эти подробности не попали, и Корево выслушал с большим интересом. Потом он сказал:
– Спасибо еще раз от имени всех верноподданных россиян. А теперь давайте перейдем к нашим делам.
Благово стал излагать начальнику дивизии весь ход дела с самого начала. Когда он дошел до проделок офицеров Девятого полка, то сказал:
– Здесь, Венцеслав Станиславович, вы можете почувствовать обиду. Но прошу отнестись к моим словам вдумчиво. Ротный командир Рутковский и батальонный Костыро-Стоцкий прикрываются вашим именем. Или, правильнее сказать, тем, что вы с ними одной нации.
Генерал насупился, но промолчал. А статский советник развил мысль:
– В Девятом полку, как и в лагерях в целом, царит картежная вакханалия. Игра идет, и тому есть множество свидетелей. Но очевидцы преимущественно из нижних чинов, особенно среди денщиков разгульных офицеров; прочим невдомек. Налицо также сговор ротных командиров Девятого полка. Сговор, к которому не причастен лишь один капитан Асатцев. Но, из корпоративной солидарности, он не желает помочь нам. В результате вон что лезет… Подпоручика Аглицкого откровенно выживали из роты, едва не дошло дело до дуэлей…
Корево начал волноваться, но пока не перебивал сыщика. Тот продолжил:
– Командир полка попал в неприятную ситуацию и не знает, как из нее выбраться. Ему фактически устроили афронт. При каждой попытке подтянуть офицеров Рутковский с Костыро бегут к вам. И давят, так сказать, на национальную мозоль… Что их обижают русопяты, к ним несправедливо придираются, и все в таком духе.
Генерал возразил глухим голосом:
– При чем тут это? Поляк или татарин – какая разница? Каждый офицер должен служить достойно!
– Истинно так, Венцеслав Станиславович. Для строя нет ни эллина, ни иудея. Но… извините, я скажу прямо… вы избаловали этих двух господ. И усложнили полковнику Беклемишеву службу, а нам дознание.
Начальник дивизии вскочил и стал нервно расстегивать и застегивать обратно пуговицы мундира:
– Ну, если так и есть! Держитесь, панове! Однако, Павел Афанасьевич, продолжайте. Мне нужны доказательства!
Благово сообщил Корево последние соображения: про часы, про сдавшего их поляка и про слова Аккермана о страшных беглецах. И показал письмо Департамента государственной полиции и телеграмму из Плоцка. Генерал некоторое время молчал, по лицу его ходили желваки. Потом он объявил:
– Немедленно примите все меры, какие считаете необходимыми. Я их заранее одобряю. Обыск на квартире Рутковского? Будьте любезны! Задержание самого командира Седьмой роты? Сейчас сделаем приказ об отстранении от обязанностей и содержании
