Закатив глаза, я опустила зубную щётку в держатель и посмотрела на своё отражение. Пряди мокрых волос прилипли к щекам. Я взяла очки с раковины и надела их.

Еле волоча ноги, я дошла до кровати и шлёпнулась на спину. Очки соскользнули на переносицу, и я уставилась на светящиеся в темноте звёзды, рассыпанные по потолку. Их было почти не видно, потому что уже наступил день.

Нетфликс, наконец, выложил полную версию «Принца из Беверли-Хиллз»[2], и я могу шесть сезонов наслаждаться Уиллом Смитом.

Я повернулась на бок, мой взгляд упал на фотографию в рамке на ночном столике и старую потрепанную книгу, лежащую рядом с ней. На фотографии были мы с мамой, её сделали два года назад. Двадцатого Мая. Мой шестнадцатый день рождения. Фото было просто пятном, но сердцем и в мыслях я знала, как она выглядит.

Тьерри сделал снимок в Яме, в тот день. Мы с мамой сидели на каменной скамейке, я опустила голову на её плечо, и держала розовую машинку Барби. Я в шутку попросила машину на день рождения. В шутку, по двум причинам: во-первых, ни у кого в общине не было машины. Все ходили пешком… или летали. И, во-вторых, я никогда не смогу управлять машиной. Из-за плохого зрения. Так что, мама есть мама, она вручила мне машину, в качестве одного из двух подарков.

Это было… так похоже на неё.

Книга тоже была от мамы. Её любимая. Старое печатное издание где-то конца восьмидесятых, на обложке изображена обнимающаяся пара, женщина с тоской смотрит на мужчину. Джоанна Линдсей «Пылающие сердца». Мама была большой поклонницей исторического романа и читала эту книгу сотню раз.

Я прочитала дюжину раз, прежде чем шрифт стал для меня слишком мелким, и я уже не могла читать его даже в очках.

Боже, я скучала по чтению, потому что читая, я неким образом чувствовала себя ближе к маме. Я скачала электронную версию на свой iPad, но это совсем не то, что держать книгу в руках.

Это никогда не было одним и тем же.

Сев, я поправила очки. Изображение на телевизоре было совсем расплывчатым, даже после того, как Тьерри заменил его с тридцатидюймового на пятидесятидюймовый. Я взяла пульт…

— Кто эти опасные незнакомцы в Большом зале? Один из них только что переехал в мою комнату, Тринити. В мою комнату.

Я подпрыгнула от вопроса, уронив на кровать пульт, когда Арахис вошёл в мою комнату через дверь — через закрытую дверь комнаты.

Имя Арахис было очень странным прозвищем, но он сказал мне, что так его называли друзья, потому что он был не выше пяти футов. Он предпочитал это имя, и я понятия не имела, как его звали по-настоящему.

Арахис… Ну, он умер при странных обстоятельствах — на концерте Уайтснейк, подумать только, где-то в восьмидесятых годах. Он умер после идиотской выходки — взобрался на одну из концертных башен во время шторма, доказав, что был не самой яркой лампочкой в группе. Из рассказанного им, молния ударила рядом с башней, испугав его, в результате чего он разбился насмерть.

Это был его семнадцатый день рождения.

Трагично.

Я увидела его впервые восемь лет назад, когда мама и Тьерри повезли меня к офтальмологу в Моргантаун, что всего в двух часах отсюда. Мне тогда было десять, я уже видела достаточно призраков и духов, чтобы понять кто он, когда я увидела его, стоящим на тротуаре со скучающим и немного потерянным видом.

Концертная площадь, где он погиб, была недалеко, и, одному Богу известно, как долго он бродил по улицам Моргантауна. Он привязался ко мне, как только понял, что я его вижу и могу говорить с ним, и он сделал то же самое, что и все призраки.

Арахис отправился ко мне домой.

Я пыталась помочь ему перейти черту, но он отказался идти дальше. А это значило, что он застрял в своём предсмертном состоянии и выглядел так же, как когда умер, и не был похож на других духов, здоровых и целых. На нём была винтажная футболка — с названием группы, написанным белыми буквами, и с изображением солиста. Он был одет в чёрные узкие джинсы и обут в пару красных конверсов Чака Тейлора.

Иронично то, что его прикид сейчас считался модным.

Волосы у него были лохматыми и чёрными, что было хорошо, потому что они скрывали вмятину на затылке, которую я однажды, к несчастью, увидела. Он получил приличную травму головы, упав.

Итак, да, Арахис был призраком — призраком, который застрял в восьмидесятых годах настолько, что половину времени я даже не знала, что он пытается сказать мне.

Он был редкостью — он знал, что умер и мог общаться со своим окружением, он умер десятки лет назад, так и не перейдя за великую черту, и всё ещё умудрялся оставаться порядочным и добрым.

Арахис был как сосед по комнате, которого могу видеть только я одна, который должен постучать, прежде чем проплыть сквозь стены или двери.

Без преувеличений, это было единственным правилом.

Ну, как и правило не трогать мои вещи, особенно с тех пор, как он узнал, как получить доступ к моим iPad и ноутбуку, и ещё у него была отвратительная привычка выворачивать наизнанку мою одежду.

Это было особенно странно.

— Ты должен стучать, — напомнила я ему, сердце успокоило свой бег. — Таковы правила.

— Извини, маленькая чувиха, — Арахис поднял прозрачные руки, показывая перевёрнутые вниз знаки «мира». — Хочешь, чтобы я вернулся в коридор и постучал? Я могу это сделать и сделаю отлично. Я буду стучать, пока весь дом…

— Нет. Теперь уже не надо, — я закатила глаза. — Где ты был?

— Остынь… злыдня.

Он заскользил к окну — заскользил, потому что его ноги не касались пола. Верхняя часть его тела скрылась за занавеской, когда он выглянул оттуда, но спросил:

— Что за чувак в моей спальне?

Я нахмурилась.

— И какую из комнат ты считаешь своей спальней?

— Все комнаты в Большом зале мои спальни.

— Эти комнаты не твои спальни.

Он отошёл от окна, уперев руки в бока.

— И почему это нет?

— Ты призрак, Арахис. Тебе не нужна спальня.

— Мне нужно место, где я могу бродить и жить, и дышать, и творить искусство…

— Тебе не нужно жить или дышать, и здесь есть временно пустые комнаты для гостей, — уточнила я. — Так что можешь проявлять свою креативность там.

— Но мне нравится комната в Большом