называемые друзья знали о существовании у неё такого покровителя как Рудольф, каким не мог быть нищий Нэиль — военный курсант. Она уповала лишь на то, что Нэиль презирал, избегал артистическую среду, как и всякий ренегат, не общаясь с лицедеями — прежними коллегами, ни с былыми подружками-лицедейками. Гелия боялась неустройства, бедности, откровенничая со мной, как тяжко жилось ей в юности в горах, в пещерном городе, среди насекомых и в лохмотьях, а уж что ели, то и не представить мне. С тех пор как открылся ей иной мир, она не могла уже жить без комфорта.

Открыв дверь, я едва не лишилась устойчивости в ногах. На пороге возник «бродячий акробат»! Теперь уж я отлично его рассмотрела. Передо мною стоял прекрасный, повторно показавшийся гигантским, человек. Не знаю, как и сказать, юноша или мужчина? Молодой, но и очень мужественный, непривычный, нездешний… Меня точно снесло бы, как пёрышко сквозняком от двери из-за произведённого им эффекта, если бы не вешалка позади, на которую я и привалилась. Немыслимые глаза воззрились в самое дно моей души. Сине-зелёные и блестящие, крупные, они играли чувством радости, будто он всю жизнь мечтал обо мне и пришёл ко мне, а не к Гелии. Я застыла у вешалки, автоматически зачем-то стащив с неё свою уличную пелеринку, комкала её, не зная, куда её положить и что делать вообще. Я вошла в квартиру незадолго перед ним.

Я не смогла толком увидеть ничего, кроме его глаз и странной причёски, вернее отсутствия таковой, поскольку он был коротко острижен. И я не могла тогда понять, отчего так? Не страдает ли он врождённым дефектом волос, как и говорил Реги-Мон — они попросту у него не растут? Ведь до него я не видела, чтобы люди, если они не лысые, так коротко стриглись бы. Только много позже я узнала, что он не мог и не хотел носить те длинные причёски, каковы были в ходу у наших мужчин, и ему было удобнее выглядеть так. В моих глазах такая его внешняя особенность сильно ему вредила, — умаляла его необыкновенную красоту.

Одежда поражала грубостью. Из кожи неизвестного мне зверя на его плече болталась какая-то куртка, наполовину сброшенная ещё за дверью. В таких куртках бродили обычно рабочие, занятые на подземных или тяжёлых уличных работах. Где он её раздобыл, оставалось лишь гадать. Гелия, как я потом узнала, терпеть не могла его стиля в одежде, считая его вопиюще безвкусным, — какой-то дикой смесью того, во что обряжались разбогатевшие столичные бандиты, а также те, кто являлся совсем уж асоциальным сбродом. Поскольку моду как таковую он презирал, не понимал её совершенно, да и не стремился к тому.

— Мне просто стыдно порою находиться рядом с ним, — призналась она как-то Ифисе. — Такое чучело рядом со мною. А ведь я не остаюсь незамеченной нигде.

— Так научи его хорошему вкусу, — посоветовала Ифиса.

— Да он свой собственный вкус считает буквально небесным, а над одеждой всех прочих не устаёт потешаться! — воскликнула Гелия.

— Он действительно обладает небесной красотой, — сказала Ифиса. — Уж позволь ему хоть в чём-то быть чудаком. А то слишком много будет для тебя одной такого переизбытка совершенства. К тому же, если он тебя раздражает, отдай его той, кто в состоянии за его внешним чудачеством разглядеть что-то более существенное.

— Тебе что ли? — засмеялась Гелия. — Забирай

Ифиса негодующе зарозовела лицом, отлично понимая, что избранник подруги не вещь, чтобы его можно было забрать…

Он молниеносно изучил меня от макушки до ступней, но я отлично зафиксировала его осмотр, не испытав отчего-то ни капли прежнего восхищения, накрывавшего меня при прежних встречах. Горькое разочарование, скорее. Он оказался чужим мужем…

Его зрачки расширились, глаза засияли ещё ярче, будто он придвинулся ко мне вплотную, хотя такого не произошло. Даже наоборот, я отодвинулась несколько в сторону от него, стремясь поскорее уйти отсюда. Бежать прочь от обманщика, то есть от своего же самообмана… Кто и что мне обещал? Браслет, букет и те надводные цветы, сброшенные с моста… ничего не стоящее баловство просто мимо проходящего…

Я всегда имела заниженное мнение о себе из-за сурового прессинга бабушки, боявшейся, что я слишком рано стану женщиной и буду увлечена не тем, кто мне подобает по моему происхождению. Так что, в который уже раз я вынужденно признала правоту бабушки, что не стоит такой блёклой малявке, какова я и есть, обольщаться мимо проходящим, какое бы восхищение тот ни проявил. Не просто же так Реги-Мон всегда проносится как мимо пустого места…

Мечтать о том, о ком нашёптывали мои же заоблачные мечты, мне не стоит. Даже Азира лучше, чем я. Никакие вычурные мои платьица положения не исправят. От этого я ещё сильнее застеснялась. Я могла бы несколько уже раз уйти. Если бы могла…

Так ведь и он не двигался с места!

Ифиса, бывшая в тот день в доме Гелии, неодобрительно зашуршала за нашими спинами, будто давая понять мне моё нехорошее поведение. Как смею я пялиться на человека, бывшего чужим добром? Я прекрасно всё понимала, но не могла даже пошевелиться. То, что произошло, было подобно внезапному и необратимому катаклизму, после которого уже невозможно вернуть старый миропорядок никакими усилиями или заклинаниями, неодобрением и даже откровенной руганью, позволь она это себе. Ифиса давно в доме Гелии мнила себя главнее Гелии.

Наконец и Гелия вышла в своём полупрозрачном утреннем платье ему навстречу. Она умело скрыла досаду и повисла у него на шее, милуясь и не стесняясь меня и Ифису. И я, потрясённая тем, что «акробат» давно уже принадлежит другой, на неуверенных ногах, словно только вчера научилась ходить, ушла… нет! Не за пределы квартиры Гелии, а в соседнюю большую комнату! Там я села на гостевой диван, думая о том, что надо бы дошить платье Гелии, разу уж пришла.

Пройдя в боковую комнатушку, где и шила обычно, я притащила оттуда недошитое платье, тут же бросив его на диван, не до шитья мне было! Ифиса не устремилась следом отчитывать меня, а куда-то юркнула в другую часть просторного жилища, где и затаилась. Я теребила руками сброшенную на диван роскошную пелерину Ифисы вместо недошитого платья, но даже того не соображала. Взяв текстильные ножницы, я мучительно раздумывала, что именно мне надлежит исправить в платье, раскритикованном недавно привередой Гелией? И откуда у недошитого платья взялись столь длинные и обширные рукава? Цвет недошитого платья был точно такой же, как и цвет вещи Ифисы. Лишь чудо и сохранило