— Это что же такое получается, граждане работники культуры?! В то самое время, когда весь советский народ в поте лица своего горбатится!.. Когда завершает по призыву дорогого Леонида Ильича пятилетку досрочно!.. — я ожег культуристов суровым взглядом, — В это же самое время пидоры в вашем театре бессовестно режут друг дружку почем зря?! Это что же тут у вас такое, позвольте спросить? Советское культурное заведение или вертеп загнивающей буржуазии? Молчите?! Ну тогда я сам вам скажу, граждане артисты! По всему получается, что не советский театр это вовсе, а очень даже Содом и Гоморра!! Это я вам, как идейный комсомолец, со всей своей ответственностью заявляю!

Меня несло. Всё-таки что-то есть магическое в этих стенах. Что-то очень заразное и вызывающее желание пофиглярствовать и покривляться. Останавливаться мне не хотелось. Тем более, видя, какое неизгладимое впечатление мой духоподъемный экспромт производит на присутствующих.

Однако работа есть работа! Да и зарплату я получаю в кассе Октябрьского РОВД, а не в этом рассаднике культуры. Вздохнув, с некоторым сожалением я вышел из образа. Но давить на психику присутствующих не прекратил.

— Паспорта, граждане, будьте добры! — я начал деловито раскладывать на столе бланки допроса.

— У меня нет с собой паспорта, — растерянно пробормотал главреж Белоцерковский, а велюровый автор, напротив, с готовностью полез во внутренний карман своего роскошного пиджака.

Раскрыв протянутый мне велюровым автором его серпасто-молоткастый, я убедился, что передо мной находится гражданин Бугаев-Козельский, одна тысяча девятьсот сорок восьмого года рождения. Переписав данные паспорта, я вернул его владельцу.

— Вы свободны, гражданин Бугаёв! — я намеренно перековеркал фамилию автора, проверяя его на духовитость, — а духовитым автор не оказался. — Пока свободны! — добавил я двусмысленности, извратив тем самым смысл предыдущей фразы.

— Ну, что скажете, Пётр Михайлович? — с легкой укоризной посмотрел я на главрежа, когда автор Бугаев-Козельский торопливо покинул кабинет.

— А что я вам должен сказать, молодой человек?! — взъерепенился театральный начальник, — С какой стати вы ворвались в мой кабинет и третируете меня? Заслуженного деятеля культуры, между прочим! Мне кажется, что вы забываетесь! И вот, что еще я вам скажу, любезнейший! Ваш генерал Данков со своей супругой ни одной нашей премьеры не пропускает! Мне ничего не стоит вот прямо сейчас позвонить ему и сообщить о вашем возмутительном поведении! И ведь тогда вы вылетите со своей службы!

Я сидел, откинувшись на спинку помпезного кресла, больше напоминающего трон и уже готов был зааплодировать своему визави. А потом еще и воскликнуть: «Верю!». Но не стал этого делать. Наоборот, я поднял над головой обе руки, показывая, что сдаюсь. Будь на моём месте любой другой следак и даже не лейтенант, а майор, то, скорее всего, он бы сдулся и сдался. Но так уж случилось, что перед пидорствующим эстетом оказался мутный закиданец. Который по своей прежней должности и не так давно, запросто портил кровь региональных эмвэдэшных генералов. А при желании, то без особых затруднений, мог создать предпосылки для их неминуемого увольнения от должности. И, что характерно, никуда эти навыки из старого сознания в новой голове, не делись. Давно отбоявшись в прошлой шкуре, теперь, на протяжении всей и такой веселой новой жизни, лейтенант Корнеев просто куражится. От всей души и иногда с веселым удовольствием. Но чаще, от скуки. Как старый котяра среди мышиного выводка.

— Эк вы, Пётр Михайлович, меня знатно окоротили! — смиренно склонил я голову, — Признаю, признаю, уели! Вот только интересно, знает ли начальник областного УВД генерал-майор Данков, что вы, почтеннейший, растлили всю свою театральную богадельню? Напрочь растлили! И что вы думаете, голубчик, как генерал Данков воспримет такое пренеприятнейшее известие?! Ведь сто двадцать первую статью УК РСФСР еще никто не отменил!

Произнося свой монолог, я в который уже тысячный раз наблюдал, как вальяжный и самодовольный чинуша превращается в рыхлую студенистую субстанцию. Особенно после предъявленных ему развернутых показаний недорезанного пидараса.

Далее всё происходило по давно отработанной схеме. Пётр Михайлович Белоцерковский больше уже не взбрыкивал. Оказывается, он на удивление хорошо был осведомлен о диспозиции статьи о мужеложстве. И проверять на себе суровость антипидорского законодательства, желанием абсолютно не горел.

Около часа я потратил на общение под протокол с гражданином Белоцерковским. Заслуженный театральный деятель изворачивался, как мог. Давая развернутые показания на своих коллег и подчиненных, он изо всех сил пытался замолчать свою роль в спектакле под названием: «Коллективная гомосятина в отдельно взятом драмтеатре». Обширность и масштабность «голубого» фона в данном культурном заведении удивляла и поражала. Но главного подозреваемого я пока так и не видел. Может быть, потому, что голова была занята другим. Для анализа межпидорских кровавых разборок нужна была временная отстраненность от иных проблем и холодная разумная голова. Однако полностью отринуться от мыслей о ржавых птенцах железного Феликса у меня не получалось. Сознание постоянно напоминало, что эти ребята в данный момент рогом роют землю в поисках отморозка из МВД в лейтенантских погонах.

Обкомовский дом возвышался наискосок через площадь от театра. Я поостерегся искушать судьбу и отклонил самый короткий маршрут. Затратив на двадцать минут больше, но зато без проблем я дошел до нового нагаевского жилища. Там, в просторном холле подъезда меня и повязали.

Выламывать руки мне не стали, но и пространства для какого-либо манёвра тоже не оставили.

— Корнеев, ты лучше не дёргайся! Поехали с нами, тут недалеко! — произнёс старший над тремя искусствоведами в штатском.

Н-да…

Глава 7

Сноровисто обыскав и забрав из нагрудного кармана рубашки удостоверение, меня посадили в подъехашую «Волгу». Сдавив на заднем сиденье между молчаливыми мордоворотами. Старшой не обманул, ехали мы недолго. В здание областного КГБ меня завели со двора. На воротах и на вахте заднего прохода документы смотрели только у старшего. Меня без проволочек сразу же провели на второй этаж к аквариумисту.

На этот раз Виктор Яковлевич встретил меня без улыбки и на кормление рыбок он теперь не отвлекался. Бугаи, принимавшие меня в нагаевском подъезде и сопровождавшие в УКГБ, остались в приемной, в кабинет со мной зашел только их старший. Подойдя к столу начальника, он вынул из кармана моё удостоверение и положил его перед руководством.

— Спасибо капитан! — кивнул Виктор Яковлевич моему конвоиру, — Свободен!

— Есть!

Этот хрен не стал расшифровывать ни должности, ни звания, ни, тем более, имени-отчества своего патрона. И, повернувшись, как обычный гражданский человек, через правое плечо,