– Моя семья владеет этим домом уже пять поколений, – сказала она, когда тяжелые деревянные двери, распахнувшись, впустили нас внутрь. – Поддерживать его состояние – моя ответственность и удовольствие.

Я услышала в ее голосе гордость, рассматривая прекрасные гобелены и крепкие стены из серого камня, но в ее словах была странная нотка, напомнившая мне почти что горечь. Возможно, за это удовольствие полагалась какая-то цена.

Слуги разбегались, когда она проходила по дому, не отрывая глаз от пола или от сложенного белья у них в руках.

– Вы их так хорошо обучили, – заметил ты, склоняясь к Магдалене, хотя тебя и так было отлично слышно.

Она буквально светилась от самодовольства.

– Как и многим моим современникам, им было непривычно получать приказы от женщины, не привязанной к мужчине, но усердие и твердая рука разрушают любые вредные привычки.

Вы обменялись понимающими улыбками, вероятно, вспомнив кое-что из своей переписки.

– Вы в поисках эффективных инструментов обратились к жестокости, – беспечно произнесла я, следуя за ней по сводчатым деревянным и каменным залам ее родового поместья. Магдалена бросила на меня взгляд через плечо и изогнула выщипанную бровь.

– Я тверда, сеньора, и понимаю, как работают рычаги давления. Меня называют жестокой только потому, что женщину легче считать жестокой, чем компетентной. Уж вы-то меня точно поймете?

Она была умна, и мне захотелось улыбнуться, но я проглотила этот предательский порыв. Пусть она и умна в придачу к прелестному личику. Нельзя позволять ей втереться ко мне в доверие, когда она, очевидно, уже втерлась в доверие к моему мужу. Возможно, неприличными способами.

Неприличными. Меня поразила абсурдность этого слова, и я чуть не рассмеялась вслух. Было ли в нашей жизни хоть что-то, что соответствовало приличиям? Мы убивали, чтобы жить, мы лгали, изменяли и заводили любовников, мы скользили из города в город, как призраки, высасывая из их жителей деньги и кровь и двигаясь дальше. Не прошло и месяца с того дня, как мы привели домой с улицы двух молодых людей и развлекались с ними, прежде чем выпить их досуха в нашей супружеской постели. Я отказалась от приличий, когда отказалась от способности есть человеческую пищу и радости гулять под солнцем.

Тогда почему всякий раз, когда ты смотрел на нее, у меня сжималось сердце?

Я молилась, чтобы перед ужином мы смогли провести минутку наедине. Чтобы поссориться, чтобы помириться, не знаю. Просто хотела увидеть тебя безо всякого притворства, наедине. Но моему желанию не суждено было исполниться.

Нас разделили и развели по разным комнатам, чтобы мы переоделись к ужину. Жители Вены предпочитали более свободный стиль, но теперь я была одета по испанской моде: в строгие темные ткани, с драгоценными камнями на талии и гофрированным воротником на шее. Ты говорил, что аристократы безжалостны, когда дело касалось манер и изящества, и без колебаний высмеивали или гнали прочь любого, кто не принимал правила приличия всерьез. Мне полагалось вести себя наилучшим образом, помнить все, чему ты научил меня о высшем обществе, а в противном случае держать рот на замке.

И вот, не успела я перевести дыхание, как меня облачили в парчовое платье и ввели в логово зверя.

В бальном зале толпились двадцать или тридцать представителей знати. Это их она называла своими современниками. Они прохаживались по бальному залу, все в шелках и бархате, пили из кованых золотых кубков, пока квартет музыкантов бренчал на лирах. Я подозревала, что некоторые из них приехали сюда повеселиться.

Как долго Магдалена тебя ждала? Еще до осады Вены? И, что важнее, почему она так сильно хотела произвести на тебя впечатление?

Я нашла тебя в толпе: в своем черном дублете и отделанном золотом камзоле ты выглядел прекрасным и недостижимым. Я упала на свое место подле твоей руки, внезапно почувствовав себя измученной. Ночь только началась, но мне хотелось свернуться калачиком и проспать до утра.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал ты, поглаживая костяшками пальцев мою щеку, как будто ничего не случилось, как будто Магдалены не существовало. На мгновение под обжигающей тяжестью твоего искреннего внимания я почувствовала себя так, будто, кроме меня, в мире никого не существовало.

Может быть, мелькнула предательская мысль, будет не так уж страшно делить тебя с другой, если ты продолжишь так смотреть на меня, когда мы будем одни.

Магдалена вела танец, чопорную и простоватую череду поворотов и поклонов. Она металась между партнерами, слегка касаясь их рук и плеч в сложной серии прикосновений. Время от времени ее темные глаза на миг замирали на тебе.

– Потанцуй со мной, – сказал ты, уже введя меня в центр зала. Я не возражала. Я была счастлива чем-то себя занять, вместо того чтобы глазеть на происходящее, будто рыба, заплывшая в чужие воды. Расслабленно держась за твою руку, я повторила за тобой первые движения танца, наблюдая, как кружатся вокруг мелкопоместные дворяне, быстро подстраиваясь под них. Мир превратился в водоворот юбок и шляп с перьями, становившийся все стремительнее и стремительнее по мере того, как ускорялась музыка.

Даже цветущие красоты Испании не могли затмить собой привлекательность Магдалены. Она рассекала толпу, как акула, стремительно плывущая по мелководью, скаля зубы в улыбке. Она не пропускала ни одного движения и ни с одним партнером не танцевала долго. Каждый дюйм ее тела, от мягкого полукруга щеки до острой линии подбородка, был для меня мучением.

– Ты хочешь ее? – спросил ты – твои слова почти унесло вихрем толпы.

– Что?

Танец снова свел нас вместе, твоя рука сжала мою, как в тисках. Твои глаза горели в золотом свете зала. Я видела этот огонь, только когда ты уже вот-вот должен быть впиться во что-то зубами. Огонь предвкушения и желания.

– Хочешь себе Магдалену? Чтобы она сопровождала тебя днем и согревала твою постель ночью?

Вверх по горлу быстро, как змея, скользнула ревность. Но к ней примешивалось и кое-какое другое чувство, темное и сладкое. Вожделение.

– А ты? – спросила я. Юбки шуршали вокруг лодыжек, пока ты кружил меня. Весь мир целиком вращался, наклоняясь вокруг своей оси.

– Мы влачим одинокое существование. Тебе было бы неплохо обзавестись подругой. Сестрой. Я никогда не запрещал тебе заводить любовников, Констанца. Помни об этом.

Это прозвучало так, будто ты преподнес мне подарок, мягкое напоминание, что я вольна делать, что хочу. Но я расслышала и иное: не отказывай в подобном и мне.

Я открыла было рот, но запнулась. Я не знала, чего хочу. Мое сердце, доведенное до исступления вином,