врачей психоневрологического диспансера, главврачом диспансера по наговору жены была вызвана скорая, что противоречит всякому закону). Первый раз врач приехал с двумя санитарами от психбольницы. Я сел спокойно на стул и в спокойном тоне вел с ним беседу. Я полностью контролировал себя. Мне задали вопросы странного порядка, на них я просто ответил, что я в нормальном состоянии. На следующий день воздействие со стороны усилилось (какое, я узнал позже), и голос все время провоцировал меня на поступки, которые нельзя даже описать человеческими. Я был на работе, но работать практически не мог. Себя держал все время в напряженном состоянии. Придя домой, приготовил себе ужин и вместе с матерью сели за стол. (Жена нашла лазейку и вновь вызвала скорую через психоневрологический диспансер, чтоб избавиться от моего сына, хотя никаких эксцессов не было и он находился в спокойном состоянии, но как потом она объяснила, что не хочет видеть его мать). Был вызван опять врач моей женой – в это время у меня находилась мать. Когда зашел врач и двое санитаров (то есть они ворвались в квартиру) (сними был также участковый, который был очень удивлен развивающимися событиями). Я сидел спокойно. Я спросил – в чем дело? Но меня просто силком схватили и повели в скорую помощь, которая стояла во дворе. Затем на скорой помощи меня долго возили – минут 30 и привезли в отделение милиции (голос преследовал меня постоянно). Там я долго сидел и ждал в отдельной комнате с двумя санитарами. Моя мать стояла в коридоре. Я сидел спокойно за столом. Руки мои были на столе в спокойном состоянии, так как я все осознавал, что эти санитары из психиатрической больницы все время за мной наблюдают. Причем, если я вдруг рукой что-то немного шевельну, они тут же реагировали в виде вопроса – что с тобой? После меня завели в ленинскую комнату отделения милиции, где посидел около трибуны в 1-ом ряду, где, видно, наши прославленные начальники из милиции вели беседу по политической подготовке младшего состава. (В это время с меня, матери, врач снимал допросы. Причем должна была говорить кратко, без пояснений. В нашем роду всегда были нормальные люди, жизнелюбивые, несмотря ни на какие жизненные неурядицы. Наталья, жена сына, в это время на лестничной площадке милиции давала странные пояснения врачу – говорила она громко, что я даже слышала – будто бы сын психически опасный человек, хотя она знала, что сын занимался йогой и медитацией. Был всегда уравновешенным и спокойным человеком.) Затем меня пригласили опять одного в скорую помощь и повезли сразу в городскую психиатрическую больницу № 4 им. Ганушкина, в 10-е отделение. Здесь меня высадили в приемном отделении. Я сидел и ждал своего часа. Через 20 минут с меня взяли паспортные данные и предложили переодеться в робу психиатрического больного. С этой минуты и началось мое знакомство с советской психиатрией.

После первых процедур в приемной я спокойно пошел в 8-й корпус 10-го отделения, 2-й этаж. Когда я зашел, мне предложили открыть рот, и суют какой-то инструмент чуть ли не в глаз. Я резко стал сопротивляться. Тогда по команде санитара меня схватили и врачи и больные (человек 10 больных налетело на меня по команде) и начали мне ломать руки, душить горло). После этой короткой встречи меня связали веревками, нога и руки, и вдобавок простыней. Я лежал спокойно. Все больные, как по команде, вышли из комнаты. Я все же потихоньку развязал всю систему этих связок. Эта комната была для начинающих. Из комнаты этой нельзя было даже выходить. Но я вел себя спокойно, не нарушая режима психиатрической больницы. Ко мне претензий не было со стороны старшего санитара, которого нельзя было отличить, сумасшедший он или нормальный. Так началась моя новая жизнь в советской городской психиатрической больнице. Врач меня в течение около недели не осматривал, мне он вообще и не был нужен. Мне сразу прописали в первый день уколы и таблетки в количестве 14 штук за прием три раза в день. После этого начались мои новые испытания, которые не сравнить ни с чем, разве только с заключенными в Бухенвальде. Через два дня меня начало ломать от их лекарств. Я не мог спокойно сидеть, лежать, ходить. Спать я не мог. Первые 10 дней я вообще не спал, я не знал, как я жил. Затем я спал около 1 часа в сутки. Мой лечащий врач (лечащий врач Балкина Софья Дмитриевна, заведующий 10 отделением психбольницы № 4 – Файнгольд Михаил Маркович), который меня осматривал, игнорировала все мои вопросы и пожелания. Меня осмотрела затем целая комиссия. Я сидел спокойно и отвечал на все вопросы кратко. Причем я заметил в деле, которое они завели, – записи делали самостоятельно. Откуда они брали эту информацию, мне не было даже понятно. В конце 1-го посещения в деле было записано около 30-ти страниц. Дело было заведено, как на преступника. Я не буду описывать те кошмарные ночи в этой больнице, но мною замечено, что на меня воздействовали, назовем для начала, «х»-лучами. Благодаря моей матери меня решили отпустить. Последняя встреча была с психологом. Она любезно мне предложила определенные тесты для проверки памяти, светового ощущения и разные смысловые тесты. Память при всем недосыпании, как она сказала, была хорошая. Но у нас разгорелся спор по определению группировок разных вещей. Причем я только в двух, по ее мнению, ошибся, но ее это почему-то вывело из равновесия. У меня даже сложилось впечатление, что она психологически неустойчивей, чем я. Хотя в это время после приема этих отравляющих веществ (ОВ) я не находил места.

Мне приходилось себя сжимать в комок, чтобы сидеть спокойно даже на стуле. В это время был голос, успокаивающий меня, но в то же время мне кто-то ломал язык – он не слушался меня. Я еле выговаривал правильно слова. Психолог признал меня нормальным человеком. Меня отпустили. Дома у матери на меня опять началось психологическое воздействие, плюс «х»-лучами. Через несколько дней я опять не выдержал и решил написать письмо, чтобы мне помогли выйти из этого странного состояния. Воздействие шло многоплановое, так назовем. Я написал в отдел экстрасенсорики в КГБ, чтобы мне помогли. С письмом я пошел в приемную КГБ (это было при предс. КГБ Крючкове). Здесь я столкнулся с новыми неожиданностями. В приемной я отдал письмо прапорщику, который, прочтя, ничего не понял и сказал, чтобы я посидел и подождал. Через некоторое время пригласили