не придет в восторг от замены невесты, как бы ее не расхваливал велеречивый дьяк Поликарпов. Наоборот, его охватит вполне обоснованный гнев, и ее бедовая головушка окажется в беде, недаром кукушка накуковала ей только год жизни. Однако взялся за гуж, не говори, что не дюж! Маша решительно встала с дерева, оправляя свое платье, тем более, что писарь Фомы Поликарпова Степан Ласков уже звал ее продолжить дальнейший путь.

В Касимов они въехали на следующий день при небольшом стечении народа, также стремящегося попасть в город. Маша со свойственным ей любопытством оглянулась вокруг. Касимов раскинулся на левом берегу реки Оки, имеющему высокие холмы, изрезанные оврагами, и река изгибалась в этом месте в виде большой петли. Дома здесь строили из местного дерева; только татарские постройки, как поведал ей дьяк Поликарпов – Мечеть царя Касима, Ханский дворец и усыпальницы-текие были возведены из белого камня.

Обоз из Москвы остановился в Ямской слободе, во дворе большой посольской избы, где поблизости держал свой охранительный гарнизон московский воевода. После короткого отдыха русские сменили дорожное платье на парадное, и направились на прием к касимовскому царю после третьего совершения татарами намаза - предвечерней четырёхкратной молитвы аср.

Маша надела распашной красный сарафан с бронзовыми блестящими пуговицами и богатой цветочной вышивкой. Желая заинтересовать своего потенциального жениха, девушка прицепила к жемчужному венцу на своей голове длинную фату особого плетения, позволяющую ей хорошо видеть окружающих, и накинула ее на лицо, скрывая внешность. Эта легкая таинственность являла собой ее единственный козырь в деле устройства брака с татарином и Маша твердо намеревалась как можно дольше скрывать от молодого хана свое лицо.

Татарская слобода раскинулась на возвышенности, называемой «Улановой горой», и с этой высоты хорошо просматривалась главная мечеть города - Мечеть царя Касима, в которой проходила церемония возведения на престол новых касимовских правителей. Против Мечети стояли большие и хорошо охраняемые каменные ворота, украшенные фигурами зверей и арабскими надписями, за ними располагался сам Ханский дворец с большой пристройкой для двора матери молодого царя Фатимы-Султан и гарема с садом.

Обитель касимовских владык представляла собою продолговатое двухэтажное здание, в центре которого находились царские покои с объемным бассейном и зал для приемов. Дьяк Поликарпов хорошо знал дорогу в приемный зал, и уверенно направился к нему, едва дворцовая стража пропустила его, увидев медную пайцзу - верительную бирку в его руке, разрешающую вход во дворец. За ним потянулись Маша, писари и стрельцы с подарками для царя Сеид-Бурхана и его матери.

Зал для приемов оказался небольшим, он мог вмести в себя самое большее тридцать человек, за исключением стражников возле дверей. Но все царедворцы были облачены в роскошные и по-восточному яркие одежды без темных тонов, и приемный зал казался сокровенным местом для избранных мусульман. Возвышение для трона занимал молодой касимовский царь, окруженный телохранителями в парадных доспехах. Маша так и обмерла от страха, когда увидела еще сидящего возле его трона на серебряной цепи королевского гепарда с черной полосой вдоль спины. Зверюга не сидела спокойно, то и дело рычала, стоило кому-то из посторонних приблизиться к ее хозяину слишком близко. Живой гепард одним своим видом подтвердил широко ходившие слухи, что татарский хан спускал его на провинившегося, который имел несчастье вызвать его гнев.

По левую руку от сына возле северной стены восседала под шелковым балдахином Фатима-Султан в платье из зеленой, с золотом, парчи. Ее царский балдахин возвышался до самого потолка и был таким большим, что почти заслонял собой престол самого хана. И все же в основном царедворцы столпились возле Сеид-Бурхана, который разбирал жалобу одного горожанина против его придворного. Маша, хотя не говорила свободно по-татарски, но многое из речи татар понимала, как татары понимали основные русские слова из-за векового тесного общения друг с другом.

Суть спора оказалась в следующем - жалобщик был лекарем, и утверждал, что сборщик податей требовал с него большой налог за возможность заниматься своим ремеслом, и привел в доказательство своих слов конкретные цифры. Для молодого касимовского царя решение этого дела не представило трудности, и он ответил, даже не задумываясь:

- «Великая Яса» нашего предка Чингиз-хана ясно говорит – «Запрещено требовать налог с лекарей, ученых, погребателей мертвых тел и священнослужителей». Эти полезные люди не должны иметь препятствий для осуществления своего дела и ущемляться в деньгах. Нашему сборщику податей Тукаю следует вернуть двойную сумму лекарю Забиру и больше не допускать подобной ошибки.

Приговором молодого правителя остались в равной мере недовольны обе стороны – придворный сборщик податей за то, что хан решил дело не в его пользу, а лекарь, что его обидчик, нарушивший закон, отделался легким наказанием. Прочие придворные громко восхвалили решение царя:

- Велика твоя мудрость, хан Ильдар! Ты – истинный наследник во веки славного Чингиз-хана!!!

Маша внимательно взглянула на «истинного наследника Чингиз-хана» и ощутила горькое разочарование – у молодого царя оказались слишком большие оттопыренные уши. «Мало того, что он татарин, да еще урод лопоухий!» - расстроенно подумала девушка об навязываемом ей боярином Морозовым женихе. Впрочем, черты лица Сеид-Бурхана, получившего от своих раболепных придворных прозвище Ильдар – «Великий правитель», были довольно гармоничными, даже приятными, и в них не проглядывалось свирепости, равно как и в спокойном лице его матери - величественной Фатимы-Султан вопреки ее славе беспощадной правительницы.

Ильдар – «Великий правитель» - тоже посмотрел в ее сторону и сошел со своего сидения, направляясь к русскому послу. Ростом он оказался на полпальца ниже Маши, и она, поджав губы, снова пренебрежительно подумала: «Не дорос хан до меня!». Но девушка тут же сама себя мысленно одернула. Если так рассуждать, и женихами перебирать, ища в них всевозможные изъяны, то можно до седой косы в девках остаться и ни с чем в монастырь уйти.

Дьяк Поликарпов низко поклонился касимовскому царю, приветствуя его, и, откашлявшись, важно сказал:

- Божиею милостию, Великий Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Литовский, Смоленский, Тверский, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих