— Хватит бормотать. Иди! — Бардульф снова толкает меня в плечи, заставляя споткнуться. Боль пронзает меня до лодыжек, колени подгибаются.

Я наклоняюсь вперед, пытаясь поймать равновесие. Но земля Фэйда не кажется мне твердой под ногами. Я хватаюсь за Фолоста, пытаясь удержать его в воздухе. Я скручиваю свое тело, инстинктивно протягивая руки, чтобы стабилизировать себя и не упасть на Мэри. Мои пальцы обхватывают что-то теплое и твердое, и мне удается быстро выпрямиться.

Тени медленно отступают от меня. Я отпускаю то, за что держался, и встречаюсь взглядом с глазами, вырезающими впадины во Фэйде. Рэйв парит рядом, и на секунду никто из нас не двигается.

— Присмотри за ней, пожалуйста, — шепчет он.

— Обязательно, — клянусь я с легкостью.

— Хватит болтать. — Рука смыкается на моей шее, снова толкая меня вперед.

Я спотыкаюсь, но на этот раз мне удается удержаться в вертикальном положении.

— Тебе не нужно держать меня в руках.

Бардульф наклоняется и рычит.

— Я могу сделать с тобой все, что захочу.

По позвоночнику пробегает дрожь, и не от холода, который живет в этом странном барьере между мирами. Он говорит серьезно. И в этих словах так много недосказанного.

— Бардульф, Фаэлин, хватит медлить, — рявкает Эвандер. — Король Волков ждет нашего поспешного возвращения, а он, как ты знаешь, не любит, когда его заставляют ждать.

В этих словах столько зловещего подтекста, что мне становится еще холоднее.

Каким будет этот «Волчий Король»?

Я должна как можно скорее переправить Аврору и себя через Фэйд. Но чтобы попасть домой, мы должны пройти через этот неестественный барьер и попасть в волшебный мир за его пределами: за Мидскейп.

Мы пересекаем пустоту Фэйда по тропе, проложенной для нас Рэйвом. В ней я вижу тени зверей и существ, которые не поддаются моему пониманию. Они проходят рядом с нами. В одно мгновение они здесь, а в следующее — исчезают. Они проскакивают по нашему пути, как клубы дыма, и обретают форму, как только возвращаются в надежные объятия магии, в которой родились.

Недолго думая, рядом со мной проходит теневой волк, более массивный, чем остальные. Одно из его ушей неестественно торчит, словно от него отрезали кусок. Сверкнув золотыми глазами, он исчезает.

Фэйд — удивительное место… и холодное. С каждым шагом я чувствую, что дрожу все сильнее и сильнее. Ноги тяжелеют, а зрение становится таким же туннельным, как и путь впереди. Белые волосы Авроры и широкая, покрытая шрамами спина Эвандера — вот мои ориентиры, единственное, что помогает мне идти по верному пути.

Мы пробираемся через тенистый лес и густое болото, через скалистые обрывы и ровные луга, прежде чем вдали снова забрезжит бледный лунный свет. Дальнее отверстие туннеля похоже на маяк, светящий с далекого берега.

Так же легко, как мы вошли во Фэйд, мы покидаем его. Не успел я ступить на землю Мидскейпа, как горшок с Мэри у моего бедра взрывается, вгоняя в плоть осколки глины и разбрасывая повсюду грязь. Факел в моей руке вспыхивает, и на мгновение меня ослепляет свет.

Глава 7

Я вскрикиваю от неожиданности и роняю факел, прежде чем огонь успевает охватить мою руку и испепелить плоть. Одновременно со взрывом пламени из моего бедра, словно клубки пряжи, вырываются блестящие усики. Листва сплетается, образуя туловище, две ноги и две руки. Голова состоит из туго переплетенных стеблей, два массивных листа — уши. Вокруг зеленой головы распускается ореол календул, похожих на волосы.

Древесина моего импровизированного факела мгновенно превращается в пепел. Но осколок кирпича окутывает парящая сфера пламени. Вместо ног огонь переходит в точку. Два языка пламени становятся руками. Затем — голова с двумя светящимися золотыми глазами.

— Мэри? Фолост? — Я заикаюсь, глядя между ними.

— Именно так, Фаэлин. — Фолост поднимает огненную руку к своему торсу, где находится кирпич — там, где в противном случае было бы сердце.

— Что за… — Бардульф вскакивает, словно желая защитить Аврору и меня.

— Они безвредны, — мрачно говорит Аврора. — Успокойся.

Я бросаю на Аврору благодарный взгляд и поворачиваюсь к своим друзьям по духу.

— Вы оба умеете говорить?

— В этом мире, где магия все еще сильна, мы можем… для тех, кто способен понять. В Мире Природы наши силы со временем уменьшились, — говорит Мэри. Там, где голос Фолоста трещит, как звук костра, голос Мэри сладок и легок, как жужжание опылителей, доносящееся с луговым бризом.

— Нам нужно идти дальше, — сурово напоминает Бардульф. Я бросаю на него взгляд, который бьет так же хорошо, как заточенная палка по пластинчатым доспехам.

— Бардульф, мой простодушный друг. — Эвандер качает головой.

— Как ты смеешь, — рычит Бардульф.

— Неужели ты не видишь, какую пользу мы принесем Конри? — Эвандер указывает на меня.

— Я вижу, что сила Авроры разделена, и половина ее находится в вещи, которая думает и ходит, а не в кольце, которое можно носить. — Бардульф снова двигается. Он скорее акула, чем волк, кружит в водах вокруг нас.

— У Конри есть не только дух луны и ее сила, но и сила ведьмы-ткачихи со связанными духами. — Эвандер делает жест, как будто это должно было быть очевидным предположением.

Эти мужчины соревнуются в том, что я ненавижу больше: когда меня называют «вещью» или когда жаждут моих способностей, как будто ими можно обладать и использовать. Но я скрываю это чувство. В конце концов, Эвандер, кажется, больше не заставляет Бардульфа кружить вокруг себя. А планы Эвандера предложить мои способности Конри — это то, о чем стоит беспокоиться в будущем.

— Фолост, Мэри, теперь, когда вы успешно вернулись в Мидскейп, вам следует пойти и пообщаться со старыми богами, чтобы полностью восстановить свои силы, — мягко говорит Аврора. — Нас осталось очень мало.

Я полностью отвлекаюсь от забот о мужчинах и снова сосредотачиваюсь на женщине и моих связанных духах — моих друзьях. Я знала, что ни при каких обстоятельствах не оставлю их. Но мысль о том, что они могут покинуть меня, ни разу не приходила мне в голову, и я вдруг почувствовала себя такой эгоисткой из-за этого.

— Вам нужно восстановить силы? Вы плохо себя чувствуете? — Глупый вопрос, учитывая то, что я только что увидела. Если бы они были здоровы, то не были бы десятилетиями в таком ослабленном состоянии. Разве в этом есть моя вина? Неужели я держала их при себе до тех пор, пока не освободила? — Я не знала, что