Шрифт:
Закладка:
Светский подход к искусству, который Симоне заложил в своих светских портретах, был продолжен Пьетро и Амброджио Лоренцетти. Возможно, после обучения во Флоренции Пьетро отказался от сентиментальных традиций сиенской живописи и создал серию алтарных картин беспрецедентной силы, а иногда и дикого реализма. В зале Девяти (Советников) в Палаццо Пубблико Амброджо написал четыре знаменитые фрески (1337–43): Злое правительство, Последствия злого правительства, Доброе правительство и Последствия доброго правительства. Здесь сохранилась средневековая привычка к символизму, вытесненная Джотто; величественные фигуры представляют Сиену, Справедливость, Мудрость, Согласие, Семь добродетелей и Мир — последний грациозно откидывается на спинку кресла, как фидийское божество. В «Злом правительстве» Тирания возведена на престол, а Террор — его визирь; купцы грабят на дорогах; раздор и насилие раздирают город. На том же архитектурном фоне Хорошее правительство показывает население, счастливо занятое ремеслами, развлечениями и торговлей; фермеры и купцы ведут в город мулов, груженных продуктами и товарами; дети играют, девы танцуют, скрипки исполняют тихую музыку; а над сценой летает крылатый дух, изображающий охрану. Возможно, именно эти энергичные братья — Орканья или Франческо Траини — написали огромную фреску «Триумф смерти» в Кампо Санто в Пизе. Охотничья компания, состоящая из богато одетых лордов и леди, натыкается на три открытых гроба, в которых гноятся королевские трупы; один из охотников зажимает нос от их запаха; над сценой парит Ангел Смерти, орудующий огромной косой; В воздухе служители благодати провожают спасенные души в рай, а крылатые демоны утаскивают большинство мертвецов в ад; змеи и черные стервятники обвивают и пожирают обнаженные тела женщин и мужчин; а внизу в яме проклятых корчатся короли, королевы, принцы, епископы, кардиналы. На соседней стене те же авторы в другой огромной фреске изобразили слева Страшный суд, а справа — второе видение ада. Все ужасы средневековой теологии здесь обретают физическую форму; это Дантовский ад, визуализированный без пощады и без ограничений.
Сиена так и не вышла из Средневековья; здесь, как и в Губбио, Сан-Джиминьяно и на Сицилии, они пережили эпоху Возрождения. Они никогда не умирают, но терпеливо, незаметно оттягивают время, чтобы прийти снова.
IX. МИЛАН
В 1351 году Петрарка вернулся в Авиньон. Вероятно, в Воклюзе он написал красивое эссе «De vita solitaria», восхваляя одиночество, которое он мог переносить как целебное лекарство, но не как поддерживающую пищу. Вскоре после возвращения в Авиньон он обрушился на медицинское братство, увещевая папу Климента VI, у которого ухудшилось здоровье, остерегаться предписаний врачей. «Я всегда умолял своих друзей и приказывал своим слугам никогда не позволять этим врачам пробовать на моем теле какие-либо уловки, но всегда поступать прямо противоположно тому, что они советуют».49 В 1355 году, разгневанный каким-то терапевтическим фиаско, он сочинил неистовую инвективу против врача. Не лучше он относился и к юристам, «которые проводят все свое время в спорах…. по пустяковым вопросам. Выслушайте мой приговор всей их своре. Их слава умрет вместе с их плотью, и одной могилы будет достаточно для их имен и их костей».50 Чтобы окончательно отвратить от Авиньона, папа Иннокентий VI предложил отлучить Петрарку от церкви как некроманта на том основании, что поэт был учеником Вергилия. Кардинал Талейран пришел на помощь Петрарке, но от воздуха святого невежества, которым теперь благоухал Авиньон, лауреата тошнило. Он навестил своего брата-монаха Герардо, написал тоскливый трактат De otio reliogiosorum («О досуге монахов») и стал подумывать о том, чтобы уйти в монастырь. Но когда ему пришло приглашение стать дворцовым гостем диктатора Милана (1353), он принял его с готовностью, которая шокировала его друзей-республиканцев.
Правящая семья в Милане носила фамилию Висконти, поскольку часто занимала должность вицекомитов, или архиепископских судей. В 1311 году император Генрих VII назначил Маттео Висконти своим викарием в Милане, который, как и большинство городов на севере Италии, слабо признавал себя частью Священной Римской империи. Хотя Маттео совершал серьезные промахи, он управлял так умело, что его потомки удерживали власть в Милане до 1447 года. Они были редко щепетильны, часто жестоки, иногда экстравагантны, но никогда не глупы. Они облагали народ огромными налогами для проведения многочисленных кампаний, в результате которых под их властью оказалась большая часть северо-западной Италии, но их умение находить компетентных администраторов и генералов приносило победы их оружию и процветание Милану. К шерстяным производствам города они добавили шелковую промышленность; они умножили каналы, которые расширили торговлю города; они дали жизни и имуществу безопасность, которая заставила их подданных забыть о свободе. Под их тиранией Милан стал одним из богатейших городов Европы; его дворцы, облицованные мрамором, выстроились вдоль проспектов, вымощенных камнем. С Джованни Висконти, красивым, неутомимым, безжалостным или щедрым по необходимости или прихоти, Милан достиг своего зенита; Лоди, Парма, Крема, Пьяченца, Брешия, Бергамо, Новара, Комо, Верчелли, Алессандрия, Тортона, Понтремоли, Асти, Болонья признали его власть; А когда авиньонские папы оспорили его притязания на Болонью и наложили на него отлучение, он храбро и подкупающе сражался с Климентом VI и с помощью 200 000 флоринов завоевал Болонью, отпущение грехов и мир (1352). За свои преступления он расплатился подагрой и украсил свой деспотизм покровительством поэзии, учености и искусства. Когда Петрарка, прибыв к его двору, спросил, какие обязанности его ожидают, Джованни красиво ответил: «Только ваше присутствие, которое украсит и меня, и мое правление».51
Восемь лет Петрарка провел при дворе Висконти в Павии или Милане. Во время этого комфортного подчинения он сочинил на итальянском языке terza rima цикл стихотворений, которые назвал Trionfi: торжество желания над человеком, целомудрия над желанием, смерти над целомудрием, славы над смертью, времени над славой, вечности над временем. Здесь он воспел последнее слово Лауры; он просил прощения за чувственность своей любви, беседовал с ее целомудренным призраком и мечтал соединиться с ней в раю — ее муж, очевидно, ушел куда-то еще. Эти стихи,