Шрифт:
Закладка:
- Что я должен буду делать?
- Будете изучать "хармонтский феномен". Чем вам предложат заниматься конкретно, я не знаю. Пильман обязательно обсудит детали с вами лично. Лишнего говорить не буду, но не думаю, что Пильман был со мной откровенен. Кажется, у него на вас большие планы. Смотрите, не возгордитесь.
- Я?
- Не бойтесь. Никто не собирается вас обижать. Будете работать в свое удовольствие. Я вам даже немного завидую. Вы же интересуетесь пространством-временем? Вот и продолжите свои занятия.
- Отдельно пространством. Отдельно временем, - напомнил я.
- Да-да, я помню. Современная наука отрицает такой подход.
- И что? Я привык различать два этих понятия. Это легко показать...
- Не сейчас. Потом расскажите своему новому работодателю. Если, конечно, он захочет вас выслушать. Теперь это его работа - руководить вашей научной деятельностью.
- Я смогу сам решать, чем заниматься?
- Это как сумеете договориться. Вы, Панов, человек нагловатый. В хорошем смысле этого слова, конечно. Так что, думаю, договоритесь. Не знаю почему, но в высших научных кругах наглость ценится.
Грустные мысли о себе
Все. Разговор был закончен. Сомневаюсь, что Алмазов мог еще что-то добавить. В свое время он сдал ЕГЭ по физике на сто баллов. Это стало самым значительным его достижением в жизни. Мне иногда кажется, что на что-то большее Алмазов боялся посягать. А если добавить, что он до дрожи в печени боялся вмешиваться в дела серьезных людей (в переводе на научный язык - опасался узнать лишнее, что не положено было ему знать по должности), то не приносящие ему пользу сведения отскакивали от него как мячик от стенки.
Его не переделаешь. Впрочем, такую задачу я перед собой не ставил и не поставлю. Интересно другое. Почему меня не любят люди? Что во мне не так? Я никого не предавал, не обманывал, приходил на помощь, когда это требовалось, и не приставал к людям с советами, когда меня об этом не просили. Так я привык поступать. Конечно, иногда я бываю резок и излишне ироничен. Странно, на какие невинные шутки часто обижаются люди. Понимаю, что мое чувство юмора значительно отличается от стандартного. Но /идеальных людей не бывает. Неужели этот небольшой недостаток так важен? Но только ли это делает меня чужим?
А еще, наверное, я слишком много работаю. Не умею отдыхать и развлекаться. Не разбираюсь в современном искусстве, не смотрю модные кинофильмы, не читаю книжные новинки, от современной музыки меня не тошнит только потому, что я не могу поверить в то, что взрослые люди слушают это на полном серьезе, в театр не хожу. Многие меня поэтому считают ограниченным. Я соглашаюсь, мне нравится быть ограниченным.
Работа.... Но дело в том, что и наукой я занимаюсь "неправильно", не так как в настоящее время положено. Кем положено? Почему я должен подчиняться правилам, которые не я придумал? Мне интересно выяснить, что такое пространство, и что такое время. И чем они отличаются друг от друга. Уверен, что сейчас нет более важной и актуальной проблемы. Только разобравшись с этими понятиями (заметьте, я не говорю явлениями), можно будет сделать новый шаг в познании нашего мира. Для меня это принципиально. Но, оказалось, что это еще один повод считать меня чудаком.
Ну ладно, Алмазов. Он давно сделал свой выбор, его не переделаешь. Кроме интереса к науке его позицию к новым направлениям исследований определяет чувство целесообразности. Для него научная иерархия - это объективная реальность, обсуждать которую может только слабоумный. Наука для него - это деятельность, на проведение которой выдают гранты и включают в планы серьезных научных учреждений. Он искренне верит, что время одиночек в науке прошло. Хочешь стать ученым, примкни к какой-нибудь коллаборации, любая научная статья должна иметь не менее десяти соавторов. В противном случае, познание, по его мнению, тотчас превращается в кустарный промысел. А заниматься кустарщиной для него позорно.
Я - не человек системы. А это приговор.
Перебираюсь в Хармонт
Честно говоря, предложение американцев показалось мне привлекательным. Хотелось самому посмотреть, что там происходит в хармонтской Зоне. Не сомневаюсь, что в Институте внеземных культур нет недостатка в самой современной аппаратуре, что позволит провести сложные исследования обнаруженных артефактов. Для начала хотелось бы убедиться, что "хармонтский феномен" и в самом деле вызван Посещением инопланетян. Все, что мне известно о происшествии в Чучемле, не позволяет сделать такой вывод с абсолютной уверенностью. Пока это всего лишь самое простое предположение, которое приходит в голову.
Можно сколько угодно рассуждать о таинственном чужом разуме, но никто пришельцев не видел. Все, что нам известно, всего лишь вторичные признаки, чудеса, которые легче всего объяснить Посещением пресловутых инопланетян.
Изучая артефакты, можно сделать правдоподобные предположения о размерах и даже внешнем виде чужаков. Но меня интересует совсем другое: неизвестные пока новые законы природы, новая наука, в конце концов. У современных ученых появилась уникальная возможность поступить необычным образом: до сих пор сначала устанавливались законы природы, а потом на их основе создавались технологии. И вот мы попали в странную, единственную в своем роде ситуацию, когда в наши руки попали фантастические технологии, которые используют неизвестные нам законы природы. Наша задача прямо противоположна обычной: раскурочив артефакты и догадавшись, как они работают, самим "открыть" законы природы, о которых мы пока даже не догадывались. Методом благородного тыка.
В последний момент выяснилось, что в Хармонт вместе со мной отправится фантаст Молниев.
- Доктору Пильману понадобился помощник русский фантаст? Разве в Америке мало своих фантастов? - удивился я.
Алмазов погрустнел.
- Как бы вам объяснить попроще. Перед хармонтским Институтом, и перед нашим Центром стоят не только научные цели, но и другие - социальные.
- Не понял.
- Доктор Пильман - а я должен заявить, что он очень компетентный человек - рассказал мне о том, что в штат Института внеземных культур был зачислен местный фантаст, - сказал Алмазов. - Я, совсем как вы сейчас, не сразу понял, зачем американцам понадобился писатель-фантаст. Доктор Пильман пояснил, что его руководство позаботилось о том, чтобы нанять известного литератора, задача которого, познакомившись с материалами исследований и научными трудами Института, написать серию книг о "хармонтском феномене". Правдивую, но доступную
