Шрифт:
Закладка:
ОСЕННИЕ ХОЛОДА
Отшумели, прошли дожди осенние…
М. Яхшунц
Незаметно наступила и прошла зима, малоснежная и теплая. Потом, как два праздничных, веселых дня, блеснули весна и лето. И вот, наступила осень, с дождями, с редким, уже последним, холодным, ярким сиянием солнца, с опавшими разноцветными, увядшими листьями под деревьями, прохладным воздухом, с утренней росой и густыми, влажными туманами. За последнюю неделю — выдался первый день без дождя, когда с утра под осенним солнцем на приусадебных участках, на улицах и в лесах, раскинутых вокруг села, деревья сверкали, пылали множеством красок, начиная от чистого золота и до бирюзы. А потом сразу наступил темный вечер.
Анаит пожелала спокойной ночи дежурному врачу, медсестре и вышла из больницы. Луна была далеко в пути, и не дошла пока до села Хндзахут, затерявшегося в горах, и все вокруг: поля, леса, горы и ущелья были погружены в беспросветную темноту. Во дворе больницы лишь верхние ветки лип, едва заметно для глаза, качались в синеватой дымке. Этот вечер, почему-то, показался Анаит не совсем обычным. Хотя был обычный вечер, тем не менее, почему-то, он вдруг показался ей таковым. Ее сердце было не на месте… Сердце чувствовало что-то, не то тоску, не то тревогу. Устала, наверное. Она постояла несколько минут на деревянной лестнице сельской больницы, пока глаза привыкнут к темноте, только потом пошла по протоптанной после дождя тропинке…
В первое время, после окончания в Степанакерте медицинского техникума, она приехала в село и начала работать в больнице. Попадая во вторую смену, мать ее всегда встречала. Мать стояла по ту сторону ограды, в темноте, ожидая её. Потом выходила Анаит и, увидев мать, говорила: «Мама, ты опять пришла? Я, что, дорогу не знаю?» Она брала ее под руку и они, мать и дочь, шли по дороге, ведущей домой. Анаит не хотела, чтобы мать, устав после полевых работ, приходила встречать ее. Но мать ее не слушала, приходила каждый вечер. Анаит шла молча, опустив голову, а мать безостановочно говорила, и говорила всегда, почти, об одном и том же: о том, что на полях осталось много невыкопанного картофеля, а сегодня-завтра может выпасть снег, что по ночам в горах уже изморозь, что сейчас хорошо зарабатывают на молочных фермах, раньше было не так. Говорила про ворчливого отца Анаит, у которого осколки с войны, сидевшие в теле, при изменениях погоды дают о себе знать. Но больше всего она говорила о себе: какие она трудности перенесла в молодости, как из-за куска хлеба ее отдали замуж в четырнадцать лет. «Неужели можно сравнивать с сегодняшней жизнью. Радио есть, телевизор есть, холодильник и стиральная машинка в доме, в магазине всего полно, в конце месяца пенсию приносят на дом, получай и живи, как душе угодно… Но наше время уже прошло. О какой жизни речь, если тебе уже исполнилось семьдесят. В этом возрасте думаешь, как душу Богу отдать, а не о том, как жить». Анаит было грустно и нудно слушать каждый раз одни и те же истории, и поэтому она, в душе, тайно радовалась, когда попадала в первую смену.
Сейчас ее никто не встречает, хотя и мать жива, и у нее есть муж и сын… Анаит выходит из больницы, погруженная в свои мысли, идет по дороге, которая ведет между огородами и домами, виляя по разным сторонам спящей деревни. Потом выпрямляется, спускается в ущелье, переходит по деревянному мостику, под которым тихонько журчит безымянная маленькая речка, берущая начало в горах, и долго поднимается к их дворам, раскинутым на вершине противоположной горы. Молча идет Анаит по белеющей в темноте дороге, и никто не встречается ей, она в раздумьях, воспоминаниях, день за днем, восстанавливает в памяти свою жизнь. В ночной темноте легко думается, мысли приходят сами по себе, выстраиваются чередой. Все пережитое воскресает в памяти, становится явным, и Анаит каждый раз удивляется, почему ее жизнь сложилась так бездарно и глупо? В какой из дней она дала трещину, и эта трещина, постепенно разрослась в пропасть, в которую с каждым днем все ужаснее становится заглядывать. Кто виноват в том что ты имеешь все: любимого сына и любящего мужа, крышу над головой, есть у тебя и любимая работа… все, кроме одного, чего ты жаждала всю жизнь, — немного счастья… Много лет назад, когда отец был жив, он сказал одну фразу. Непонятно, почему, Анаит в последнее время часто вспоминает ее. «Птичка есть, коричневая такая, в поле живет, счастье похоже на эту птичку, — тогда сказал отец. — Садится перед твоими глазами, в двух шагах от тебя, хочешь поймать ее, прыгает и садится чуть в стороне, думаешь, еще шаг сделаю — и поймаю. Обманывая, ведет, эээ, Бог знает, куда… Человеческое счастье похоже на эту маленькую птичку, кажется, вот, уже близко, сейчас доберешься до счастья, но нет… как та птичка, оно, снова, уводит тебя, и до конца так и идешь за счастьем и никогда не доходишь». И, неужели, невозможно прожить без этого самого счастья? Можно, конечно, при этом, небо остается безбрежным небом с его черной пустотой, звёзды — обыкновенными звёздами, которые не то, чтоб улыбались или мигали в ночном небе, а просто так светят далеким, холодным светом, ручей, протекающий возле, дома, не звенит резвым детским смехом, а просто течет себе, неся родниковые воды с гор в колхозные огороды. А, ведь, было же другое время, когда все было по-иному: и звезды радостно мигали в темном бархате неба, и ручеек смеялся звонким, детским смехом.
Было ли все это, или сама Анаит придумала те несколько, быстро пролетевших, недель с Кареном? Нет, было, все было, те недели тоже были, но так быстро пролетели… Иногда, Анаит казалось, что она сойдет с ума от счастья. Интересно, где сейчас Карен? В какие дали бросила его судьба? А, может, он вообще, где-то близко. Но, неужели, не все равно, где он? И, если бы даже он находился здесь, рядом, для Анаит было бы то же самое, что на другом краю земли. Однажды, он, по какому-то случаю, сказал ей: «Запомни мое слово, придет время, и тебя уничтожит твой изменчивый характер»
В ущелье, под липами, послышались шаги, беспокойно заквакали лягушки. Анаит перешла через деревянный мостик,
