Шрифт:
Закладка:
Языком болтая, быстро убегаю,
Ну-ка, серый дядька, догони!
Слышу топот сзади и сопенье дядек,
А впереди сирены и синие огни!
Трезвость – норма жизни! Резвость рук, ног!
Трезвость – ярче, радость, брызни!
Резвость – панк-рок!
Дяди ближе, ближе, мат отборный слышен,
Кто-то вдруг хватает за штаны.
Ах, какое свинство, хамство и бесчинство,
Как же вам не стыдно-то – со спины!
Трезвость – норма жизни! Резвость рук, ног!
Трезвость – ярче, радость, брызни!
Резвость – панк-рок!
Били, молотили, утром отпустили.
Сколько говорили – просто жуть!
Голодом пытали, денег не отдали,
Буду дальше трезвым – вот в чем суть!
Александр Лукьянов
Особой пикантности приключениям Коли придавало полное совпадение его имени и фамилии с именем и фамилией президента Ленинградского рок-клуба. Все очень веселились, когда в рок-клуб на имя президента приходил очередной счет из вытрезвителя или уведомление из КВД о необходимости повторных анализов на гонорею. Колян теперь на всякий случай представлялся так:
– Я Коля Михайлов, не тот.
Пива попить – милое дело!
Взглядом ловить женское тело,
Ждать двух часов и все же дождаться.
А если «сушняк», то взять и нажраться.
Это помогает, это боль снимает.
Это каждый знает – стар и млад.
Лишь бы не кончалось, этому я был бы рад.
Мне не страшна никакая паранойя!
Мне не страшен доктор-садист!
Я не боюсь политического гноя!
Я алкоголик, я оптимист!
Ох, до чего мне хорошо!
Ох, до чего мне хорошо-о-о!
Юрий Соболев
Это была не жизнь, а песня. Жизнь – мечта. Бухло, компания (влюбленная в него), бабы, виснущие на шее, и гитарка, конечно же. Михайлову реально снесло башню от новой «звездной» жизни. Он купался в ней, как в ванне с портвейном. На репы Колян являлся редко – хорошо, что на концерты приходил. Венцом выступлений того времени стал фестиваль рок-клуба на Зимнем стадионе летом 1988 года. На большой сцене при огромном стечении народа, в самом центре Вселенной – молодые, злые и прекрасные, при общем воодушевлении, лучше концерта не придумать. А какая была замечательная компания у «БП» в тот солнечный летний день: «Народное Ополчение», «Дурное влияние», «Автоматические Удовлетворители» – весь цвет ленинградского панк-рока 80-х. Мы с Сантёром, свежеиспеченные дембеля, переполненные восторгом и завистью, смотрели на сцену из набитого битком зала стадиона. Наши друзья стали небожителями. «БП» открывали день. Начался сет «Подряда» со спетой под акустическую гитару песни «Думы окаянные» из фильма «Пять вечеров», и клянусь – это было самое проникновенное ее исполнение со сцены, хотя Михайлов и переврал все слова. Колян был в ударе. На сцене над музыкантами в качестве украшения висели его запасные штаны. Сам он был великолепен: босиком, в футболке «Береги Родину – Мать твою!» (которую разорвал на груди в процессе пения) и трофейной шапке-афганке. Куда девался купчинский увалень? На сцене стоял матерый зверь с непослушной гривой, лихо тягавший микрофонную стойку, отпускавший смешные шутки и самое главное – певший, как король панк-рока, Шаляпин от панка, мать его ити. Коля Михайлов был просто создан для большой сцены, и не важно, что играть в его группе умел всего один музыкант. Зато как жужжала Юрина гитара! Раскатистый густой баритон Михайлова гремел на весь зал, выдувая песню про глупую наркоманочку: «Ты воруешь морфий из-под замка. Да брось ты, дура! Давай пивка! Брось ты, брось ты эти наркотики! И я полюблю тебя!» И я на месте этой жабы точно бросил бы все. Верный Бабич с басом наперевес смотрелся круче некуда: бритый наголо и с огромным свежим фингалом, прекрасно дополнявшим сломанный нос. Саид от избытка чувств на последней песне выбежал из-за барабанов и, выбросив палочки, натурально запрыгнул Коле на руки. За музыку в этом цирке отвечал четкий, как робот, Юра Соболев. И если у Сантёра, исподлобья глядящего на Соболева, наверняка присутствовала мысля: «на его месте должен быть я» (будешь-будешь, Саша, долгие годы будешь), то меня просто распирало от счастья и невозможной крути происходящего. После каждой песни «Подряда» зал взрывался восторженным воплем. И я что есть сил орал вместе с ними. На огромных стадионных табло сестренка Оленька, Ольга Слободская, верный админ рок-клуба, после каждой песни писала: «Подрядовцы – Молодцы!» И это было правдой. Я разделял момент славы со своими друзьями, будто стоял с ними на сцене и невозможно гордился собой. Это же была моя группа!
– Да? Твоя? Ты же всегда был сбоку и немножко сзади, – опустил меня на землю Сантёр.
И он был совершенно прав. Но мне тогда было некогда это обдумывать. Я уже летел за сцену, чтобы обнять триумфаторов. Димка Бабич спас меня от охранника, который слегка офигел, когда я отодвинул его плечом, прорываясь к сцене. Музыкантам тогда можно было все. Мы обнимались. Что-то яростно и радостно орали друг другу. Это была победа! В первую очередь над разумом. В реальность меня вернул «звездный» Колян.
– Тося, слушай, я там на сцене кеды оставил. Сбегай, а? Я че-то устал.
Я сбегал, конечно. С радостью, если честно. Впервые прикоснулся к сцене. Принес кумиру пахучие кеды. Директора у «Подряда» тогда еще не было. Ну, и остыл слегка, пока бегал. Коля реально зазвездил тогда. А кто бы не зазвездил? Разве что все остальные подрядовцы.
Ты модный парень, приятель,
И бабы вслед говорят:
«Чувак в кайф».
Александр Лукьянов
Вскоре, буквально через пару месяцев, к так и не принятому обратно Сантёру, прибавились уволенные из группы Бабич и Саид. На их место пришли басист Александр «Коньяк» Муравьёв и драммер Валера «Труха» Трушин. Собственно, это и был «Дохлый номер». Юре Соболеву быстро надоела звездность и полная неуправляемость Коли. У Соболева, в отличие от Михайлова, были серьезные планы по покорению мира. Во всяком случае, амбиции и цель. И он понимал, что с Колей каши не сваришь, а расхлебывать придется. Юра ушел из анархического «БП»
