— Мама, — произносила я.

Открыв глаза, я понимала, что в комнате никого нет. Дверь осталась открытой.

— Мама, — шёпотом звала я.

Так выглядел распорядок нашего заключительного этапа семейной жизни: днём мама с папой делили на двоих общие галлюцинации, а вечером мама вставала и перед сном мне рассказывала детали их путешествия. Другой вариант общения был невозможен. Порой мама несла неразборчивый бред или совершала бессмысленные движения, но в основном её состояние оставалось в рамках стабильности.

5.

Однажды я долго и упорно наблюдала за папой. Мне хотелось запомнить каждую его возникшую эмоцию. В какой-то момент он неожиданно открыл глаза и не закрывал их. Я терпеливо ждала, когда это всё-таки произойдёт, но его зрачки так и продолжали играть со светом, то сужаясь, то расширяясь. Мне вдруг представилось, что в эту самую секунду он рассматривает кольца Сатурна или оранжевую пустыню Марса. Его телесная оболочка все еще находилась в квартире, а сознание уносилось на тысячи световых лет.

— Пап, — обратилась я к нему. — Помнишь, как мы играли с тобой в детстве в игру? Если я не знала значение какого-то слова, то ты мне давал его определение в виде своего рисунка…

Никакой реакции не последовало. Выражение лица продолжало оставаться безучастным.

— Давай сыграем.

Я сосредоточила на нем свой взгляд, надеясь заметить хоть какое-то изменение. Наверное, я так настойчиво посылала просьбу во вселенную, что отец меня оттуда услышал. Произошло чудо — он моргнул.

У меня перехватило дыхание. Я, чуть не уронив стул, бросилась за листком и пишущим предметом. Миллион неопределённых мыслей кружился у меня в голове. Действовать получалось лишь на автомате. Я скорее прибежала обратно в комнату и аккуратно вложила в одну руку папы карандаш, а в другую листок бумаги на твёрдом планшете. Он сжал кисти. Его глаза оставались прикованными к одной и той же точке. Он ждал. Тут я поняла, что должна выйти из оцепенения и назвать слово. Я знала, что спрошу. Слишком долго я в последнее время рассуждала на этот счёт.

— Пап, что такое человек?

Без каких-либо колебаний он с дрожью в ослабленных мышцах руки поднёс карандаш к бумаге и изобразил то, что хотел. Я решила подождать ещё немного времени, но поняла, что он закончил, когда он положил карандаш поверх планшета. Я взяла рисунок и увидела незаконченный круг. Ничего подобного я раньше не встречала. Я ещё раз посмотрела на рисунок, потом на отца. По его взгляду я убедилась, что картина сознательно окончена. Ответ на вопрос именно так и был задуман. Я весь вечер сидела над рисунком. Гадала и копалась в воспоминаниях что бы это могло значить.

На следующий день я вернулась с новым листом бумаги. Папа беспрекословно взял его снова в свои руки.

— Что такое вселенная?

Папа снова мгновенно приступил к работе, результатом которой оказался точно такой же незаконченный круг.

На следующий день:

— Что такое любовь?

Снова незаконченный круг.

Ещё через день:

— Что такое счастье?

И опять то же определение.

Каждому рисунку я уделяла время. Я понимала, что это не просто совпадение. Папа действительно подразумевает под всеми этими вещами что-то общее и единое. Что могло это быть. Что-то из прошлой жизни? Что-то ощутимое человеком только перед лицом смерти? Или что-то увиденное им в космическом пространстве через стекло иллюминатора? Мама каждый вечер давала понять в своих сказках, что спасённый человек, не отрываясь, изучает вселенную. Его ничего так не интересовало ранее, как прямой контакт с всеобъемлющей пустотой. По её словам, человек смотрит сквозь стекло иллюминатора и улыбается.

Я разглядывала и сравнивала папины рисунки сутки напролет, понимая, что всему существующему в любой реальности есть общее связывающее объяснение. Папа больше не испытывал мучений, он открыл внутри себя что-то совершенно противоположное. Я хотела узнать, что же это. В тот день я шла к нему с главным вопросом: «что такое жизнь?» и обнаружила его в кровати на последнем издыхании. Здравомыслие вернулось ко мне, и я вызвала наконец скорую помощь. Тем утром папа попал в реанимацию, а мама в психиатрическую больницу.

Я принимала все решения автоматически. Осознание беды вытеснялось разумом по защитному механизму. Через приёмное отделение мне удалось узнать, где находится то, куда определили отца. Прямо с порога мне дали понять, что посещения запрещены. Отдав все имеющиеся при себе сбережения санитарке, я узнала, что папа в тяжёлом состоянии подключили к аппарату ИВЛ. Она слышала, как врачи упоминали о поражении опухолью важных центров регуляции жизнеобеспечения в головном мозге.

— Какие у него шансы? — пыталась я сдерживать неконтролируемую дрожь.

Женщина посмотрела на меня с жалостью в глазах.

— Откуда же мне знать, милочка? Здесь Богов нет.

— А где же они вообще есть…

После этих слов я развернулась и убежала. Меня ждала по другому адресу мама. Но и там мне отказали в приеме, объяснив это неуравновешенным поведением пациентки.

— Я могу её успокоить, — убеждала я врача.

— Её сильнейшие препараты не могут сейчас успокоить, о чем ты говоришь? Приходи через пару дней.

Я не спала эти дни и не могла найти себе места. По привычке заходила в пустую родительскую комнату, в которой остался лишь медикаментозный запах от папиных процедур. Одиночество и волнение одолевали мои мысли. Мне надо было отвлечься и дать времени шанс. Самое страшное было признавать, что своими переживаниями я родным не помогу. На следующее утро я с давящим шумом в голове направилась в школу, мысленно надеясь хоть на минуту переключить внимание.

Подозрительные взгляды и навязчивые вопросы на меня нахлынули волной, стоило мне только переступить порог. Внешний вид мой был, мягко сказать, неопрятный.

— Где ты была всё это время? — наехала на меня классная руководительница с целью смешать с грязью.

— В заднице. В полнейшей заднице.

— Ты ещё смеешь браниться?! У тебя будут большие проблемы, милочка!

— Я в них по горло…

Возмущённая руководительница ушла прочь, позволив мне отсидеть один урок. Я ощущала, как вокруг вовсю плетутся интриги, но ни один волосок на моей голове не шелохнулся. Я уже находилась на низком старте, когда староста объявила на весь класс, что меня желает у себя видеть директор. После того как я постучалась в дверь, разукрашенная макияжем старушка продолжала разговаривать весело по телефону ещё минуты две. Потом она положила трубку и примерила на себя скорбящую маску.

— Мария, как ты?

— Я не знаю.

— Мы все в курсе какая ужасная трагедия случилась с твоими родителями. Мы хотим помочь