Шрифт:
Закладка:
Ступень, еще одна… На последней я чуть подрагивающей рукой потянулась к двери, но та, поскрипывая, словно старое дерево на ветру, распахнулась сама, едва не щелкнув меня по любопытному носу. В дверном проеме, зиявшем, словно ощеренная пасть, появилась высокая статная женщина. Ее черное бархатное платье с широкими рукавами и прямым подолом было расшито золотыми нитями. В проймах виднелась нижняя шелковая рубашка – тоже черная. Пояс, украшенный цветным стеклом, подчеркивал тонкий стан. Округлый, распластанный по плечам воротник на оттенок светлее, чем платье, – ну точно цвета неба перед рассветом – был отделан темно-синими драгоценными камнями. Их блеск ослеплял, и я, чуть прищурившись, сделала шаг назад, чтобы получше рассмотреть незнакомку. Белая, не познавшая загара кожа, соболиные брови вразлет, светлые, как подтаявший лед, глаза. Волосы, отливающие серебром, убраны под треугольный венец. Его жемчужные нити перемежались с серебряными гроздьями и спускались по обе стороны от красивого, точеного лица, чуть касаясь слегка тронутых румянцем щек.
– Явилась не запылилась, – проговорила она без удивления или злобы. В словах ее сквозила легкая усталость, но взгляд оставался тверд и ясен. Льдистые глаза смотрели на меня, а казалось, прямо в душу. – Зачем пришла?
И снова в ее вопросе не было ни насмешки, ни вызова. Незнакомка задумчиво сложила руки на груди, обнажив серебряные браслеты на тонких запястьях, и склонила голову набок.
– Я…
Слова не шли с языка. Что-то внутри подсказывало: ошибиться с ответом нельзя. Растерянная, я несколько мгновений стояла как вкопанная под изучающим взглядом незнакомки.
– Бабу-Ягу ищу, – наконец выдохнула я.
Незнакомка даже не пошевелилась. На ее лице, не тронутом морщинами, медленно растекалось равнодушие. Сердце екнуло и упало в пятки, как у перетрусившего зайца. Не то! Не то я сказала!
– Зачем ищешь ее? – уже более прохладно поинтересовалась незнакомка. – Какой тебе прок от нее?
Ее взгляд чуть сместился и прошелся, словно ощупывая, по стоящему позади Тиму. На высоком лбу ненадолго пролегла складка, которая исчезла, уступив место тонкой полуулыбке.
Рука Тима все еще лежала на моем плече, и я обхватила его пальцы, ища утешение в простом прикосновении. Тепло его кожи уняло панику в голове, мысли перестали носиться, словно вспугнутая стая черных воронов.
Правда. Вот та монета, которой я должна расплатиться на пороге избушки.
– Я шила вместе с мачехой и сестрами, – тихо обронила я, не поднимая глаз от кожаных сапожек незнакомки, выглядывающих из-под ее подола. Словно снова перенеслась в тот вечер, увидела, как капля алой крови тягуче сорвалась с пальца и упала на огарок зашипевшей свечи. – Было поздно, темно…
– Так-так, и что с того?
Как объяснить то, чего и сама не понимаешь? Меня передернуло, словно от холода.
– Свечи потухли, – еще тише, почти шепотом ответила я, по-прежнему не глядя на незнакомку. – Мачеха пыталась зажечь их, щелкала лучиной, но все без толку.
– Так ты за светом ко мне пришла?
– За ответами.
Поднявшийся ветер закружил подол моего сарафана и бросил в лицо горсть старых, полуистлевших листьев, невесть как сохранившихся с прошлой страды. В глазах незнакомки зажглось неуемное, кошачье любопытство. Взгляд, которым она меня одарила, смягчился.
– Ко мне всякий люд ходит, – задумчиво проговорила она. – Кто-то себя ищет, но им я не помощница: тем только зеркало в руку взять, и все поймут. Да только тяжела для них ручка того зеркала… Кто-то жаждет узнать правду. Таких тоже много, но не поймут они, что правды этой, как соломы в стогу, – выбирай любую. Есть и те, кто грезит помогать. Вот только им, прежде чем лезть к другим, с собой бы разобраться. Много, много всякого люда ко мне заглядывало… Но за ответами лишь ты одна пришла. Как тебя звать-то?
Дыхание сбилось. Выговорить имя получилось лишь с запинками:
– Вас-с-силиса.
– Ну что ж, Василиса. – Незнакомка посторонилась, словно пропуская меня внутрь. – Меня зовут Ягой. Проходи, коль за ответами пришла.
Я во все глаза уставилась на ту, кого в народе прозвали Бабой-Ягой. Неужто это она предо мною? Ни морщин, ни бородавки на носу, ни сгорбленной спины! Злые языки болтали, что в избушке на краю леса живет вредная старуха, но та женщина, что я видела, была молода и красива.
Словно подслушав мои мысли, Яга хмыкнула:
– Ты изумлена? Да ну брось, пустое! Мир большой и полнится диковинками: смешными, страшными, удивительными – на любой вкус и кошелек.
Я растерянно кивнула, плохо понимая, о чем толкует Яга. Мимолетно в памяти всплыли слова Красна Солнышка о знаниях, что как монеты. Я уцепилась за эту мысль, словно за хвост неуловимой жар-птицы, но почти тут же выпустила из пальцев. Тим напомнил о себе легким покашливанием за спиной, и я вспыхнула, вспоминая, что стою на крыльце не одна. Острое смущение разбавило пряное, опаляющее чувство вины: прежде о друге я не забывала даже на мгновение.
– Со мной друг, – негромко сказала я. – Впустишь нас двоих?
Яга чуть выглянула из проема, будто желая рассмотреть Тима получше. Жемчужные нити венца мелодично зазвенели, когда она покачала головой.
– Друг-то он друг, кто же спорит, вот только… – Яга резко, словно топором рубанула, оборвала себя. Вскинула голову, всматриваясь в небо, по которому все ближе к зениту подкрадывалось солнышко, и отмахнулась: – Ладно, о том позже. Да и в болтовне, если уж как на духу, смысла нет. Как будешь готова, правда сама откроется тебе. Сундучок-то без замка.
Яга проговорила это быстро, будто выпалила скороговорку, и, отступив вглубь сеней, поманила меня за собой.
– Какой сундучок? – Я с недоумением моргнула. Что-то останавливало меня от последнего шага, и я так и мялась на пороге. – Что за правда?
И растерянно обернулась к Тиму. По его лицу нельзя было ничего прочесть. Он словно спрятался за деревянной резной маской, скрывающей любые чувства. Даже глаза опустил в пол, изучая щербинки на ступеньках крыльца.
– Друга-то своего не забудь, – донеслось до меня из избушки. – Как его имя?
– Тимор, – громко ответил Тим, впервые за всю эту встречу подавая голос.
– Ти… Мор, – повторила Яга, словно смакуя тягучий цветочный мед. – Тебе подходит.
Я поймала взгляд Тима – встревоженный, острый, как кинжал на его поясе, и полный непривычного, чуждого ему смирения. Я так часто смотрела на мальчишек, которые бросали в меня камни: знала, что это неизбежно, злилась, убегала, но не могла ничего изменить. От дурного предчувствия по спине заброшенным за шиворот снежком прокатился холодок.
– Пойдем, – тихо сказала я и взяла Тима за руку. – Я обо всем позабочусь, обещаю.
Тим тряхнул головой, прядка медных волос упала на щеку, и меня, словно вспышкой, ослепил звонкий, как пощечина, ужас: на миг почудилось, что лицо друга прорезал тонкий шрам, а сама кожа пошла мелкими трещинками, как разбитая глина. Я моргнула, и все исчезло. Солнце, нырнувшее в тучу, выбралось на безмятежную синь неба. Тени разбежались. Передо мной снова стоял друг, на губах которого таилась привычная усмешка.
– Я знаю, – негромко сказал он и ни к месту добавил: – Чему суждено, то случится.
Тим сплел наши пальцы и первым перешагнул порог избы, потянув меня за собой. Я нахмурилась, всем нутром чуя одно: все, к чему я привыкла, все, что знала, осталось за закрывающейся дверью. Где-то на том трехступенчатом крыльце из выбеленных зноем и морозом человеческих костей.
* * *Избушка встретила нас ароматом трав и… свежих блинов.
– Завтрак на столе, – откуда-то из глубины избушки сказала Яга. – Поторопитесь. Скоро другие гости явятся.
– Будут еще гости? – шепотом спросила я, но почему-то у Тима.
Тот с недоумением передернул плечами и со скрываемым напряжением огляделся.
Изнутри избушка была больше и просторнее, чем казалась снаружи. На высоком расписном потолке притаились луна и звезды с одной стороны и солнце – с другой. Присмотревшись, я приметила двух братьев Красна Солнышка на черном и белом конях. За спинами Дня и Ночи развевались плащи. Дорогие ковры на полу приглушали шелест шагов. На ровных белых стенах, как рябь на воде, то проступали, то исчезали сложные цветочные узоры: это человеческие кисти сплетали и расплетали пальцы, создавая причудливый орнамент из высохших костей.
Мы миновали сени, горницу и оказались в трапезной – непривычно светлой. В большие резные окна, прикрытые полупрозрачными занавесками, заглядывало солнце. Его яркие лучи скользили по гладкому деревянному полу и золотистыми завитками играли на расшитой скатерти на высоком столе. Таком длинном, что он протянулся вдоль всей
