О! Там уже гансы службу тащат, как будто всю жизнь здесь стояли. Вон орудия… Ага, вижу штабеля ящиков под навесами, закрытыми масксетью. Это, похоже, и есть склад. За то время, что я смотрел, несколько раз к штабу подъезжали мотоциклисты. Немцы резво проскакивали в дом и через пару минут выбегали обратно. Курьеры, наверное. Связь, видно, еще не протянули, вот и мотаются туда-сюда, развозя ЦУ. А от склада отъехали две машины, груженные ящиками. Моими ящиками! Этот полк я уже рассматривал как собственность, и каждый вывезенный снаряд уменьшал эффектность задуманного. Ну, вроде все посмотрел. Придя назад, поинтересовался у артиллеристов, правильно ли определился. Оказалось, что да. Все верно. А неопознанная мною большая палатка оказалась столовой. Потом, подойдя к старшему лейтенанту, поделился планами на ночь. Сухов сначала опешил от такого предложения, но потом, поскребя пробивающуюся на подбородке щетину, дал согласие.

— Заодно и в деле проверишь, командир!

Я подмигнул ему и начал инструктировать Иванова, которого с парой бойцов затребовал себе в помощь. Этого сержанта выбрал потому, что его Андрей оставлял прикрывать наш отход. И еще отследил, как командир заставы к нему относится. Как к парню толковому и соображающему. Мне именно такой и нужен. Озадачив Иванова, я опять забрал бинокль и уже вместе с Суховым пошел наблюдать дальше. Немцы расположились обстоятельно, будто всю жизнь здесь стоять собираются. Вовсю дымилась полевая кухня, а четверо гансов, вы не поверите, соорудив вместо поломанного шлагбаум на входе, уже заканчивали его красить! Вот это орднунг! Я даже головой помотал. Вроде мелочь. Но ведь и для такого дела нужны инструменты, краски, кисточки. Люди опять-таки. И это в первый день войны! Наши бы стали в такой ситуации ставить этот чертов шлагбаум? Да на хрена он нужен! А если б и поставили какую-нибудь лесину, то уж красить точно не стали. Действительно — другое мышление, другая культура. Плохо только, что вся эта культура против нас направлена.

От этих мыслей отвлек вопрос Андрея:

— Так ты говорил, что можешь события прогнозировать? Интересно бы послушать.

Он как-то насмешливо и в то же время с затаенной надеждой смотрел на меня, ожидая ответа.

— Тебе мои предположения не понравятся. Да и никому бы не понравились.

Я оторвался от бинокля и, сев по-турецки, закурил. Выпустив колечко дыма, вздохнул и продолжил:

— Точно, конечно, сказать еще тяжело, но я так думаю, что весь Запад мы потеряем. Такими темпами Киев уже месяца через два возьмут. А к зиме, если наши действительно за ум не возьмутся, немец под Москвой будет.

Пока я говорил, у Сухова белели глаза и раздувались ноздри. Потом он, наклонившись ко мне, прошипел:

— Да ты — провокатор! Немецкая шавка, падла!

— Ну и к чему эти слюни?

Я как сидел, так и продолжал сидеть, только прищурил глаза от попадавшего в них дыма.

— Сейчас эта шавка пойдет и поднимет на воздух склад боеприпасов. И фрицев положит, сколько сможет. И вернется, чтобы дальше их класть по мере сил. И людей при этом терять не будет впустую. Вопрос только — ты со мной? Или уйдешь туда — к нашим? И угробишь всех своих ребят, затыкая очередную дыру винтовками против танков? Чтоб ты знал — из списочного состава пограничников, начавших войну, к концу ее по предварительным, но, как сейчас уже видно, реальным расчетам, останется не более одного процента.

Андрей во время моего монолога слегка остыл и, тоже закурив, спросил:

— Пугаешь? Да хоть никого бы не осталось, но долг свой мы выполнять должны.

Потом помолчав, все-таки поинтересовался, с кривой улыбкой:

— А что там дальше твой аналитический ум говорит? Раздолбаем мы немца, или как?

Вроде безразлично поинтересовался, но я-то видел, как он напрягся в ожидании ответа, даже рука с сигаретой подрагивать начала.

Ну, хорошие новости и говорить приятно. Я улыбнулся во весь рот и сказал:

— Не боись, командир! Само собой. Умные люди эту войну предсказывали. Другой вопрос, что их никто не слушал. Но анализ ситуации делался. По этому анализу, года через три наши водку в Берлине пить будут.

Сухова слегка отпустило. Видно, упоминание об умных людях вселило надежду. Можно понять мужика — первый день и такая встряска. Шок от начала войны. Да плюс еще и все предвоенные расчеты к черту летят. Ни помощи от командования, ни поддержки. Все как в воду канули. Поэтому он не возмутился сроками войны, а только выдохнул:

— Так долго? Три года?

— А ты думал что — за месяц Германию победить? Сам видишь, как немцы воюют. И как наши — тоже. А ведь это только начало. И когда я говорю про винтовки против танков, то не преувеличиваю. Сейчас попадешь к своим, и сунут тебя прорыв затыкать, с тем, что есть. Или думаешь, артиллерию дадут? Так вон она артиллерия наша — фрицами охраняется. Или может, хоть один самолет со звездами сегодня видел? Они сейчас на аэродромах, уже даже не горят — догорели.

Старлей мрачно смотрел в землю, ничего не говоря, и я продолжил:

— А вот если немцам по копчику ударить, им очень больно покажется. Здесь, по тылам, мы такого наворотим — дивизия не сделает. А я ребят твоих обучу, насколько смогу. Давай командир — решайся!

М-да… Загрузил я его по полной. Он только буркнул, мол, там видно будет, и решил сменить тему, поинтересовавшись, когда собираюсь выходить.

— Да вот как стемнеет, так и двинем. А сейчас отдохнуть не мешало бы, перед делом.

Я поднялся, отряхнулся и пошел к маленькой поляне, где собрались все наши.

* * *

Нет, ну борзота полная! Они бы еще свечками объект освещали. Прожекторов у немцев не было, только по периметру светились лампочки, не столько помогая часовым, сколько подсвечивая их. Где-то за палатками стучал дизель. Мы лежали метрах в тридцати от ближайшего грибка, ожидая очередной смены. Мы — это Иванов с автоматом, белобрысый парень по имени