сильно обеспокоен тем, чтобы по итогам меня не сочли просто чокнутым. Одиночка, фотографировавший руины в свободное время; уродец, уставший сам от себя; офисный планктон, не выдержавший давления среды – до такой степени, что в конце концов потерял самообладание, как и многие другие до него; все это и многое другое могло заставить какого-нибудь мирского мудреца из полиции или толпы многозначительно протянуть – «эх, время сейчас такое…». И вот этого мне СОВЕРШЕННО ТОЧНО НЕ ХОТЕЛОСЬ. Как будто есть что-то особенное во времени и месте, где некое тело случайно оказывается в движении. Должно быть, я и впрямь чокнулся, если думал, что смогу отклонить это обвинение хорошо подготовленной объяснительной!

Недомолвка вторая. Я – само зло?

В течение стольких лет, прокручивая перед мысленным взором крошечные буквы, которыми написаны бесконечные страницы истории… или созерцая какое-нибудь великое (или не особо великое) злодеяние, о коем сообщалось в вечерних новостях, я всегда говорил себе: «Лучше быть казненным, чем палачом». Я знал, что только с помощью хитроумных рассуждений смогу оправдать переход от этой позиции кабинетной нравственной прямоты к горе изрешеченных пулями трупов, даже если венчать эту гору будет мой собственный.

Много-много текста, целый ворох страниц, – вот сколько нужно, чтобы объяснить хоть как-то такую драматическую инверсию.

Недомолвка третья: нет ли здесь определенных противоречий?

Ни при каких обстоятельствах на свете я бы не попался на уловки человека, который делает широкий и чрезмерный жест и при этом утверждает, что может оправдаться. В конце концов, какие преступления совершила Семерка, чтобы заслужить такой приговор, и кто я такой, чтобы выносить его с такой строгостью… и в такой манере? Словом, хотите вы этого или нет, но в этих делах нет правил; есть только импульсы, применение силы и подходящее место и время (мотив, средство и повод – недальновидным языком закона).

Вопрос: есть ли другие методы разрешения проблемы, менее кровопролитные?

Ответ: если и есть, мой обсессивно-компульсивный мозг до них не додумался.

Вопрос: разве я не могу получить профессиональную помощь, чтобы справиться со своей манией?

Ответ: я принимал самые разные лекарства – каких-либо заметных улучшений после них не последовало, если не принимать за таковые постоянные боли в животе; подвергался самым разнообразным методам лечения – и они были не эффективнее тех же лекарств, но хотя бы не сказались негативно на моей пищеварительной системе.

Вопрос (повторный): неужели нет иных методов разрешения проблемы?

Ответ: если бы они были, я бы их воплотил. Итог подсказывает, что их нет.

Над этими бесполезно-отвлекающими вопросами я раздумывал, пока прогуливался в тот день в последний раз – до канцелярского магазина. Мне определенно стоило запастись бумагой, чтобы составить надлежащее заявление, окончательно расставляющее все по местам… мое заявление об уходе из рода человеческого.

На кассе моя кредитная карта наконец испустила дух; выйдя из магазина, я выбросил ее в первую же мусорку. Потом мне пришло в голову, что и другие бумаги, накопившиеся в кошельке за эти годы, мне тоже не пригодятся больше, поэтому я выбросил весь этот хлам вместе с кошельком, потрепанным старым другом из заднего кармана. Освобожденный от путаницы формализованной идентичности, я буквально взлетел, как большая черная ворона на октябрьском закате, и отправился домой.

Несмотря на это, в голове у меня вихрем крутились мысли, меня терзали сомнения, какую форму придать моему итоговому заявлению и как его изложить. Я подозревал, что вопрос все еще остается открытым, что я не учел какой-то аспект дела, неясный, но крайне важный – скрытую деталь, с которой я все еще не мог столкнуться, с которой, возможно, не сталкивался ни один человеческий мозг.

Конечно, простой ответ на все, что я хотел сделать, крылся в том, что я чувствовал себя в ловушке лабиринта страданий, и единственный образ действий, подсказанный моими интуитивными способностями простого смертного, заключался в том, чтобы прострелить себе выход наружу. Единственный по-настоящему верный (читай, безвозвратный) способ.

Однако все эти умственные упражнения резко прекратились, когда я понял, что из-за своего рассеянного состояния я оставил свои покупки в магазине канцелярских товаров – за считанные минуты до закрытия. Развернувшись, я побежал назад. Но случилось нечто такое, из-за чего цели я так и не достиг и желанные пачки бумаги так и не получил.

Когда это произошло: я не знаю.

Где это произошло: я не знаю.

Что это было: я могу это сказать.

Но это был самый громкий звук, который я когда-либо слышал в своей жизни.

Документ 2

1

Была только тьма, струящаяся подобно бездонной чёрной реке, не имеющая берегов, беспредельная и беспокойная, текущая сама по себе, без цели и направления. Была только тьма, плывущая во тьме.

Затем что-то всколыхнулось в этой тёмной, бездонной и беспредельной реке, нечто бесформенное, эмбриональное закружилось во мраке. Оно не имело глаз, как не имела их сама тьма, не имело ни мыслей, ни чувств – только несущаяся, как после недавней взбучки, темнота. Это было нечто живое, нечто беспокойное и обитающее во мраке, что неуклонно неслось вперёд, подобно чёрному потоку. Но даже не имея глаз, мыслей или ощущений, оно двигалось к границе со светом… и прорвалось наружу.

Я всегда боялся темноты. Теперь она осадила меня – злое, зловещее присутствие без формы и имени. Она проникла в меня и стала течь во мне, да так, что я, парализованный ужасом, не сообразил даже, где открыть клапан, чтобы слить эту мерзость из себя. Однако постепенно я начал отдаляться от этой безымянной тьмы, злого и зловещего присутствия, которое встречается лишь в самых страшных кошмарах. Погасшие очертания мира снова предстали перед моими глазами, будто освещенные далекой луной. Мысли и ощущения, которые требуются любому сознающему себя существу, вернулись. Показалось, будто я целый век провел без сознания или во сне. И, как обычно бывает во снах, мне почудилось, будто бы я не терял сознания ни на мгновение.

Снаружи – ночь, а я – в своей съемной квартире над закусочной Лилиан (как я сюда попал и где был до того, как тьма ослепила мой разум?). Одно было ясно – я перестал быть жильцом окружающего меня пространства, как прежде. Я переходил из комнаты в комнату – но без помощи человеческой формы, без нужды в ней. (Как такое могло случиться? Что стало с моим телом?). Требовалось лишь небольшое усилие воли, чтобы оторвать меня от земли и воспарить, как паутинка на ветру, к потолку. Я мог видеть лунный свет, сочащийся сквозь