Шрифт:
Закладка:
Несомненно, органически связано с прекрасной реалистической книгой Фурманова и не вошедшее в книгу эпическое посвящение автора:
«Мужикам Самарской губернии, уральским рабочим, красным ткачам Иваново-Вознесенска, киргизам и латышам, мадьярам и австрийцам — всем, кто составлял непобедимые полки Чапаевской дивизии, кто в суровые годы гражданской войны часто без хлеба, без сапог, без рубах, без патронов, без снарядов, с одним штыком сумел пройти по уральским степям до Каспийского моря, по самарским лугам на Колчака, на западе против польских панов, кто мужественно бился против белоказацкой орды, против полков офицерских, кто кровь свою пролил за великое дело, кто отдал жизнь свою на алтарь борьбы, — всем вам, герои гражданской войны, чапаевцы, я посвящаю эту книгу».
…Фурманов заканчивает свою книгу 4 января 1923 года. И вот последняя бессонная ночь, замыкающая десятки ночей, заполненных «Чапаевым».
«Ночь. Сижу я один за столом у себя — и думать не могу ни о чем, писать ничего не умею, не хочу читать. Сижу и вспоминаю: как я по ночам страницу за страницей писал эту первую многомесячную работу… А теперь мне не о чем, не о ком думать… Остался я будто без лучшего любимого друга…»
«Чапаев» вышел в свет. Это была творческая победа советской литературы. Это была книга, показавшая реально, правдиво и убедительно гражданскую войну. Это была книга, давшая яркие образы простых людей, героев гражданской войны, от Чапаева до Петьки Исаева.
«Чапаев» был любимым творением Фурманова. Писатель мечтал, что эта книга станет первой главой задуманной им эпопеи о гражданской войне.
«На «Чапаева», — писал он в дневнике, — смотрю, как на первый кирпич для фундамента».
«Есть мысль, — писал он, — раздвинуть «Чапаева». Дать и новые картинки, может быть, лица ввести и особенно расширить, усерьезнить изложение чисто внешней стороны походов и сражений, а равно и очерк социальной жизни города и деревень, ухватив экономику и политику…»
Этой прекрасной мечте писателя не суждено было воплотиться в жизнь.
3
ЭСТЕТИЧЕСКИЙ КОДЕКС
После выхода «Чапаева» Фурманов стал признанным писателем и окончательно связал свою судьбу с литературой. На литературном фронте Дмитрий Андреевич остался тем же горячим большевиком, активно участвующим в борьбе за партийную линию в литературе. Огромное значение придавал Фурманов движению рабочих корреспондентов, переписывался с десятками начинающих писателей. Работая с 1922 года в Государственном издательстве, он много помогал молодым. В 1923 году Фурманов вступил в Московскую ассоциацию пролетарских писателей и вскоре был избран ее секретарем. Он упорно боролся с врагами партии, с интриганами, склочниками, мешавшими развитию советской литературы.
Дни и ночи, исключительно собранный, дисциплинированный и организованный, он отдает борьбе, творчеству и учебе.
Наряду с работой над новыми произведениями, над материалами будущей книги «Мятеж», Фурманов очень много внимания уделяет разработке проблем новой эстетики. Его записи свидетельствуют о том, как вырабатывался у писателя метод социалистического реализма.
Формирование эстетических взглядов Дмитрия Фурманова началось еще задолго до Октябрьской революции.
Искренний, пылкий, непримиримый ко всякому злу и несправедливости юноша страстно любит литературу, мечтает о ней. Его юношеские дневники заполнены стихами, записями о прочитанных книгах. Здесь и Тургенев, и Толстой, и Григорович. Под впечатлением прочитанных книг Фурманов решает вести день за днем записи своей жизни.
«Почему же мне не приняться и не написать повесть о себе? Я в душе тоже поэт, я пишу стихи, интересуюсь литературой, терзаюсь за русский язык и очень ревную порою к нему приближающихся, но, по-видимому, недостойных.
…На свое будущее я смотрю очень и очень спокойным взглядом… Мне думается почему-то, что я должен сделаться писателем и обязательно поэтом».
Этой записью открывается первая страница фурмановского дневника, 26 июня 1910 года. С этого дня он систематически ведет дневник до конца своей жизни.
2 августа 1910 года Фурманов записывает:
«Я постараюсь, по возможности, исключить из своих писаний все ложно придуманное. Быть писателем-реалистом — дело великое и полезное».
Порою, на литературном ли вечере, на бурном ли писательском собрании, мы были свидетелями того, как Дмитрий Андреевич начинал лихорадочно что-то записывать на клочках бумаги, на крышке папиросной коробки, если бумаги не было под рукой. Это были отдельные зарисовки, записи отдельных мыслей. Все это Фурманов бережно сохранял, все это он потом переписывал в дневник, использовал в своей работе. Так же он делал дневниковые наброски в походах, в седле, в перерыве между боями. Дневники Дмитрия Фурманова представляют необычайный интерес.
Особенно любил он Льва Толстого. Он считал его «за величайшего как из предшественников, так и из современников писателя, за истиннейшего мыслителя и проповедника своих высокогуманных идей». Портреты Толстого, цитаты из его произведений были развешаны по всей комнате. В школьном кружке, который организовал Фурманов, шли жаркие споры о Тургеневе, о Толстом, о Достоевском.
«Толстой бесконечно ближе мне (Достоевского. — А. И.), — запишет он позже (5 января 1914 года), — со своей теплотой, лаской, цельностью душевной и свободным проявлением души, далеким от ярма аскетизма».
В кружке часто назывались имена Герцена, Чернышевского, Горького.
Волевой, твердый и принципиальный юноша, которому душно в гнетущей обстановке царской школы, бунтует против казенщины и бюрократизма. Не случайно, что одним из первых любимых героев молодого Фурманова был Базаров. В образе Базарова он особенно ценил цельность натуры, честность, борьбу с иллюзиями, стремление к правде. Все это было близко мыслям и чувствам Митяя, все это было связано с его жизненными идеалами. В дневниках Фурманова школьных лет мы находим много записей, посвященных Белинскому и Писареву, Добролюбову и Чернышевскому.
«Передо мной рисуется моя будущая литературная жизнь, — записывает он в дневнике, — не такая, правда, грозная и кипучая, как жизнь Белинского, Писарева, Добролюбова, но какая-то плодотворная…»
Для биографии Фурманова школьные годы имеют очень большое значение. Происходит становление мировоззрения Фурманова, несомненно связанное со сложными психологическими сдвигами, с пересмотром многих детских представлений о жизни.
«Страшный перелом совершился в моей душе, все, во что я верил доселе, что непоколебимо чтил и уважал, все это теперь как-то иначе осветилось, помутнело, уступило место иному, еще не знакомому. Нет уже более неопределенного, безотчетного преклонения перед «тихими наслаждениями», перед миром и покоем «душевной радости», и вижу и знаю я, что резко и холодно расстался я
