ради нанимать ярких ученых и публиковать их работы может вылиться в то, что институты и журналы станут добровольно закрывать глаза на действия мошенников, а иногда будет доходить до того, что они станут даже защищать негодяев от последствий их действий.

Или еще хуже: то обстоятельство, что научное сообщество так гордится и дорожит своим образом объективной и безупречно честной системы – где мошенничество грозит анафемой, – может, как это ни противоестественно, служить препятствием для вычисления злоумышленников в собственных рядах. Сама мысль о том, что в науке существуют такие негодяи, как Маккиарини, столь мучительна, что многие занимают позицию “не вижу зла”, не замечая даже самых явных, бросающихся в глаза признаков нарушения научной этики. А кто-то ударяется в отрицание распространенности мошенничества и наличия у него последствий. Однако, как мы увидим в этой главе, мошенничество в науке – не исчезающе редкий сценарий, как бы отчаянно нам того ни хотелось. На самом деле оно происходит удручающе часто.

Один из самых известных (и абсурднейших) случаев научного мошенничества XX века тоже связан с трансплантатами – кожными лоскутами. Дерматолог Уильям Саммерлин, в 1974 году работавший в престижном Институте исследований рака имени Слоуна – Кеттеринга в Нью-Йорке, предвосхитил идею Маккиарини, заявив, что разрешил проблему отторжения трансплантатов, которую мы обсуждали выше. Применив обезоруживающе простую новую методику, когда кожа донора перед операцией инкубируется, промариновываясь в специальной питательной среде, Саммерлин будто бы пересадил лоскут кожи от черной мыши белой – без всякого иммунного отторжения. Только вот он этого не сделал. Перед тем как показать заведующему лаборатории свои впечатляющие новые результаты, он подкрасил кусочек меха белой мыши черным маркером – эту уловку позже обнаружил лаборант, который, почуяв неладное (запах мыши в данном случае), стал спиртом оттирать с грызуна краску. Ни единого раза пересадка кожи на мышах не увенчалась успехом, и Саммерлина вскоре уволили[169].

Едва ли Саммерлин единственный среди ученых, кто потворствовал своим недозволенным артистическим порывам. Как правило, это видно по рисункам, иллюстрирующим научные статьи. Благодаря компьютерной графике чего уж проще – обрезать, дублировать, подрисовывать, склеивать, перекрашивать или как-то еще изменять изображения, полученные в ходе научных исследований, так чтобы они показывали все, что вам хочется. Разумеется, производство жульнических фотографий было более чем возможно задолго до наступления эры фотошопа (вспомним хотя бы знаменитое “исчезновение” комиссара Николая Ежова с фотографии, где он был запечатлен рядом с Иосифом Сталиным, после того как впал в немилость у советского лидера). В 1961 году журнал Science принес извинения за публикацию статьи индийских ветеринаров, утверждавших, будто они впервые обнаружили паразита Toxoplasma gondii в куриных яйцах (потенциальный риск для здоровья человека, поскольку этот паразит вызывает токсоплазмоз – опасное заболевание для тех, у кого ослаблена иммунная система)[170]. Доказательство присутствия паразита – фотографии его цист в курином яйце, полученные с помощью микроскопа, – было, как выяснилось, поддельным. Две разные, по словам исследователей, цисты оказались на деле одним и тем же изображением, которое уменьшили и отразили по горизонтали – невыносимо банальное дублирование, ясно видное теперь, но тогда не замеченное рецензентами. Вскоре после того, как этот обман раскрылся, исследователей или заставили уволиться, или отстранили от занимаемых должностей[171].

Возможно, вы думаете, что только самые ленивые мошенники от науки прибегают в своих статьях к дублированию изображений, делая свои злоухищрения видимыми для бдительного невооруженного глаза. Однако дублирование изображений всплывает снова и снова, этот прием стал основной особенностью ряда крупнейших случаев мошенничества последних десятилетий. В 2004 году биолог Хван У Сок из Южной Кореи на страницах журнала Science объявил о том, что успешно клонировал человеческие эмбрионы. В следующем году в том же журнале он заявил, что получил – из тех эмбрионов – первые клонированные линии стволовых клеток. Стволовые клетки столь многообещающи потому (помимо того, что могут продолжать делиться бесконечно), что они “плюрипотентны”, то есть умеют трансформироваться во многие разные типы тканей (нейроны, клетки печени, клетки крови и так далее) – в лаборатории они словно швейцарский армейский нож. С помощью клонированных клеточных линий – в статье Хвана сообщалось, что их создано одиннадцать, – стало бы возможно производить персонализированные средства лечения на основе стволовых клеток, а значит, восстанавливать поврежденные ткани и травмированные или пораженные болезнью органы. Как и в случае с трансплантатами трахеи, это означало бы, что персонализированные стволовые клетки получены от самого пациента и что его иммунная система с меньшей вероятностью отторгнет какие-либо средства лечения на основе таких клеток. В еще одной прорывной статье того же года группа Хвана из Сеульского национального университета явила миру первую клонированную собаку – афганскую борзую по кличке Снаппи[172].

Трудно себе представить, насколько знаменитым стал Хван в Южной Корее благодаря этим достижениям. В средствах массовой информации перед ним просто благоговели[173]. На улицах и на общественном транспорте появились постеры с изображением его лица и надписями вроде “Надежда мира – мечта Кореи”[174]. Почта в 2005 году выпустила специальную марку, прославляющую его работу: на ней (пожалуй, весьма преждевременно) человеческий силуэт вставал с кресла-каталки, подпрыгивал и обнимал любимого[175]. Корейское правительство, прозвавшее Хвана “величайшим ученым”, вбухало в его исследования громадные суммы. Сотни женщин устремились к Хвану, чтобы пожертвовать свои яйцеклетки на его исследования[176].

Угадайте, что было дальше. По мере изучения статьи в Science выяснилось, что два изображения, якобы показывающие клеточные линии Хвана для разных пациентов, идентичны (поясним: шансы, что два изображения подобного рода окажутся идентичными по чистой случайности, фактически нулевые). Еще всплыло задвоение на двух других рисунках: фрагменты одной и той же фотографии подавались как совершенно разные[177]. Будь это все проблемы, их легко можно было бы списать на недосмотр – просто кто-то перепутал или неверно подписал фотографии. Но какое там! Разоблачители из лаборатории Хвана рассказали, что созданы были лишь две клеточные линии, а не одиннадцать и ни одна из них не имела отношения к клонированным эмбрионам[178]. Остальные фотографии клеток были подделаны или специально названы неправильно по указаниям Хвана. Весь исследовательский проект был пшиком.

Еще до того, как махинации с изображениями вызвали обеспокоенность, Хван попал в затруднительное положение, принимая яйцеклетки от доноров, которые не были должным образом проинформированы, как их биоматериал станут использовать и какие потенциальные риски они несут из-за изъятия яйцеклеток. Хван также заставлял сотрудниц своей лаборатории жертвовать их собственные яйцеклетки на эксперименты[179]. И обнаруживались все новые свидетельства недобросовестной научной практики: Хван перевел часть