Так уж вышло, что маг-приверженец определённой стихии обычно имел черты характера, связанные с ней. Неудивительно, что огненные маги всегда были самыми неспокойными и активными из всех, а потому именно студенты огня часто становились головной болью Академии в целом и декана огня в частности. Отвечать за их «шалости», вроде пожаров и магических дуэлей в коридорах Академии, приходилось, разумеется, Маркусу. Вот и теперь, находясь перед злополучной дверью, Аронтил ощущал колотящийся в висках пульс и вытирал вспотевшие ладони о мантию. Наконец, минуту простояв в нерешительности, маг глубоко вдохнул и трижды постучался. Ответа не последовало. Тогда Маркус приоткрыл дверь и осторожно просунул голову в проём.

На стенах просторной светлой комнаты висели всё те же знакомые ему старинные картины и портреты великих архимагов прошлого, а через большое окно в помещение проникал яркий утренний свет. В центре стоял красивый письменный стол на украшенных затейливым орнаментом ножках. На нём покоилась аккуратная стопка бумаги и чернильница с лежащим рядом пером. Место архимага за столом, кресло с высокой спинкой, украшенной затейливым орнаментом, пустовало.

Должно быть, Вингевельд отошёл совсем ненадолго и не стал запирать кабинет. Маркус решил дождаться его прямо здесь и занял гостевое кресло у окна, но уже через минуту начал клевать носом. «Будет совсем неприлично, если архимаг застанет меня спящим», – подумал декан огня и принялся разглядывать широкий дубовый шкаф слева от двери. За стеклянными дверцами лежали книги: старинные фолианты, бестиарии, рецепты… Многих авторов уже давно нет в живых, но всё же Маркус искренне им завидовал.

Он тоже хотел когда-нибудь написать книгу. Ему было не особо важно содержание, количество страниц или качество бумаги: главным для него было то, что после его ухода о нём будут помнить. «Взять хотя бы эти картины, – Маркус охватил взглядом портреты на стенах. – Половина студентов даже не знают, кто изображён на них, ведь им лень прочитать надпись под рамкой. А книга – дело другое. Там сразу увидят, кто автор и помянут добрым словом. Или недобрым. Главное – помянут!»

Вот только писать книги – дело небыстрое, а забот у декана огня, наверное, больше всех в Академии… Нужно попросить у архимага выходной. Нет, лучше отпуск. На неделю. В самом деле, кто как не Маркус заслужил его за столько лет? Первым делом выспаться, а потом можно и писательством заняться…

Воображение уже рисовало яркие кожаные переплёты с позолоченными буквами, как вдруг из коридора послышались шаги. Они приближались медленно, и звучали неотвратимо поступью рока. Маркус сел как можно ровнее. Странно, что Вингевельд не спешит: быть может, дело не такое уж и срочное?

Наконец, дверь распахнулась, и в кабинет вошел седовласый человек в серебристой мантии до пола. Прикрыв за собой дверь, он сел за письменный стол, словно бы не заметив Маркуса. Наконец, старик глубоко вздохнул и перевёл взгляд на недоумевающего декана Огня.

– Прошу меня простить, Маркус, – негромко и спокойно произнёс архимаг. – Срочные дела требовали моего вмешательства. Можешь предположить, зачем ты здесь?

– Вероятно потому, что вы послали за мной? – неуверенно ответил Маркус.

– Это следствие, а не причина. Быть может, попробуешь догадаться? – хитро прищурившись, архимаг скривил краешек губы.

Глава Академии был человеком незаурядной внешности: на вид ему было лет семьдесят, но его точного возраста Маркус не знал. Продолговатое худое лицо, единственное, прямой и узкий нос, глубокие морщины на лбу. Серебряно-седые волосы, которые он обычно собирал в хвост. Борода доходила до середины груди и, как всегда, была аккуратно стрижена и причёсана. Под ней виднелся серебряный амулет с аквамарином на тонкой цепочке.

Маркус раньше не замечал, чтобы Вингевельд, носил украшения. Должно быть, чей-то подарок. Камень в форме ромба, казалось, светился изнутри и был почти того же цвета, что глаза старика. Их декан огня всегда считал самой удивительной чертой архимага. Бледно-голубые и внимательные, они будто источали свет и вместе с тем были холодны и беспристрастны. Эти глаза придавали лицу архимага невозмутимость, которая, казалось, не исчезла бы даже при встрече с драконом. Маркус очень не любил смотреть в эти бездонные колодцы, полные ледяной воды. Они глядели в самые потаённые уголки души, и солгать им было невозможно.

– Это как-то связано с моими студентами? – осторожно предположил Маркус, пытаясь понять, что могло произойти. – Кто на этот раз? Эрнхольц? Сарион?

– Ни тот и ни другой, Маркус, – взгляд архимага по-прежнему был спокоен. – Но дело действительно связано с одним из студентов, а также с тобой. Но сначала скажи, готов ли ты поменять обстановку или, скажем, отправиться в путешествие?

Вопрос поставил Маркуса в тупик. Он поменялся в лице и побледнел, не зная, как правильно истолковать эти слова, и нет ли в них подвоха. «Неужели архимаг в кои-то веки оценил меня по достоинству и решил вознаградить заслуженным отдыхом!» просветлел маг, но настроение тут же сменилось мрачным, стоило ему подумать дальше. А может быть это вежливое предложение навсегда покинуть Академию? От волнения мысли мешались и путались.

– Да, я бы с радостью, в интересах Академии… – вымолвил маг и приготовился к худшему.

– Отлично, – продолжал архимаг. – Теперь я могу объяснить тебе причину почему я послал за тобой. Один из твоих студентов совершил кражу.

– Почему-то я не слишком удивлён, – печально вздохнул Маркус. – От этих оболтусов всего можно ожидать…

– Не суди их строго, Маркус. Они дети, и от них можно ждать лишь того, на что способны дети. К тому же сила огня накладывает определённые… следы на их разум. Но на сей раз была украдена ценная вещь. Такая, до которой студент не мог добраться без посторонней помощи.

Маркус съёжился в кресле. От пронзительного взгляда Вингевельда невозможно было что-то утаить, но невозможно скрыть то, о чём не знаешь сам. Маркус понимал, что архимаг имеет в виду его, но не мог понять, каким образом он, декан огня, мог помочь кому-то в краже.

– Я не понимаю… Чтобы я помог студенту преступить закон Академии… Уму непостижимо, – дрожащим голосом проговорил Маркус и после короткого молчания добавил: – Да и потом, ещё не родился студент, ради которого я пошел бы на такое!

– Неужели? – Вингевельд приподнял бровь. – Не думал, что ты так скоро забудешь того, кто был тебе почти сыном. Сколько лет прошло? Кажется, пять? Нет, ты не мог забыть самого, насколько