древнейшее образование Севера. Таким признанием единства и всемирно-исторического значения этого племени исследование дошло, конечно, до весьма важного результата, но оно не может, однако ж, остановиться на этом. Кто же не поймет, что племя, перенесенное на пустынные скалы Урала, если б оно никогда и не было так сосредоточено в самом себе, все-таки разобщено от всего остального человечества. История не знает никакого другого племени, которое бы сошло с Уральского хребта, и предположение финнов разобщенной народной группой совершенно несогласимо с результатами, которые в последнее время сравнительное языковедение добыло в отношении сродства народов. Исследование никаким образом не может удовлетвориться до тех пор, пока не отыщет связи, соединяющей финское племя с какой-нибудь большею или меньшею частью остального человечества; а что таковая связь действительно есть, и притом в такой степени, какой доселе не допускали еще и самые смелые предположения, в этом я убежден вполне. Чрез сродство с самоедами финны неоспоримо связуются с алтайскими народами. Что самоеды вышли с Алтая — это не подлежит никакому сомнению, потому что так много ветвей этого племени открыто и частью откроется еще близ этого горного хребта. А так как финны сродственны с самоедами, то, естественно, должны иметь и одну с ними прародину. Проследим внимательно протяжение финского племени — увидим, как я уже сказал в другом месте, что оно распространено с незначительными перерывами от берегов Ботнического залива почти до подошвы Алтая. Итак, что бы ни говорили о разобщенности и бессвязности этого племени, все-таки нельзя не взять во внимание важную в историческом отношении связь, проявляющуюся в том, что оно, так сказать, не замыкало пути, которым начало свое переселение.

К сейчас приведенным доказательствам выхода финнов с Алтая присовокупляется еще их неоспоримое сродство с татарами, или, правильнее, с тюрками, которые и доселе составляют один из главных народов Алтая и, по мнению Клапрота, исконные обитатели его. О сродстве между тюрками и финнами заговорил, сколько мне известно, первым знаменитый филолог Раск, основываясь на некоторых филологических данных. Затем и Гельсингфорский профессор Гейтлин обратил внимание на некоторые в грамматическом отношении чрезвычайно важные сходства обоих языков. Эти доказательства я хотел подкрепить некоторыми новыми, но оставляю их до другого случая из опасения зайти слишком далеко. По той же причине я не привожу и оснований, на которых можно признать сродство и 1) между татарами и монголами, 2) и между монголами, манджурами и тунгусами, которые все принадлежат Алтайскому хребту. Достаточно уже и намека на сродство финнов с самоедами, потому что отсюда само уже собою следует, что финны, в таком случае, соприкасаются со всеми алтайскими народами и в их истории находят опору и исходную точку собственной истории.

Но я так уклонился от путешествия и от настоящей цели его, что теперь необходимо бросить взгляд назад, на пространства, которые я оставил за собой. Выехав в начале июля из Самаровой, я целый месяц разъезжал в различных направлениях по Оби до Силярского. Вся эта страна была наводнена в это время весенним разливом; на широкой, безбрежной водной поверхности глазу не представлялось ничего, кроме полузатопленных деревень да небольших островов. Повсюду царили беда и горе. Вследствие необыкновенно сильного разлива многие остяцкие семейства должны были оставить жилища и бежать в леса, где приходилось питаться только тощими зайцами. Тем, у кого были лошади и коровы, стоило немало труда сохранить их. Весенняя рыбная ловля всюду была очень неудачна, а начать ловлю обыкновенным летним способом, т.е. неводами, не было никакой возможности, потому что и к концу июля все берега, способные для этой ловли, находились еще под водою. Точно так же не сбыла еще она и с лугов, и это лишало надежды запастись на зиму сеном, потому что близилась уже и осень с своими ночными морозами и холодными северными ветрами, естественно, вредными для растительности, хотя и благотворными тем, что очищают воздух от сырых и удушливых туманов, которые тотчас по стечении воды начали подыматься из болотистой, покрытой илом почвы. Туманы эти тяжелы для слабой груди, и на мою они начали действовать так дурно, что, пробыв несколько дней в Балы[42], я принужден был покинуть это отравительное гнездо, где в довершение всего воздух заражался еще невыносимой вонью от гнилых рыбьих внутренностей, жарившихся на солнце.

Когда я оставил Балы, вид Оби начал несколько изменяться. До сих пор во все время моего плавания я не видал сухого места хоть на русскую версту длины, а теперь на пути от Балы постоянно видны были оба берега реки. Они очень низки и, очевидно, были залиты, потому что почва везде была покрыта вязким илом (няшею), сквозь который пробивалась совершенно прямая осока. Лес по низким берегам состоял большей частью из вида ивы, называемого тальником. В некоторых, немногих впрочем, местах берег возвышался настолько, что не заливался даже и во время весеннего разлива. Но эти места были песчанисты и покрывались хвойным лесом, вереском, черничником, сибирским боярышником и различными мхами; впрочем, настоящих возвышенностей по Оби до сих пор я не видал еще. Между Силярским и Сургутом даже и пески были очень редки. Берега состояли по большей части из так называемых яров, т.е. крутых глинистых, почти везде одинаково высоких холмов с наклонившимися деревьями вообще весьма мрачного вида. Повсюду природа проявляет здесь характер страшной дикости. Число жителей в отношении к пространству — ничтожно. К тому ж эти, предпочитая рыбную и звериную ловлю, совсем не занимаются земледелием, и дичь царит всюду. Человеческие жилища зачастую окружены болотами и непроходимыми лесами. Каковы же должны быть остальные, совсем необитаемые пространства! Болота попеременяются некошеными лугами и бесплодными, по большей части сгоревшими от жара вересковыми полосами. Возле каждого свежего, зеленеющего дерева всегда увидишь другое, засохнувшее, готовое повалиться. Молодую траву глушит старая, придающая уже в июле всем лугам серовато-пепельный цвет. Из живых существ редко встретишь что-нибудь, кроме журавлей, диких гусей и уток. Человеческие жилища чрезвычайно редки. От Силярского до Сургута на протяжении почти двухсот верст только три маленькие русские деревни: Кушникова (Кунинская), Тундринская (Майорская) и Пимогинская. Между Силярским и Кушниковой я видел, кроме того, несколько остяцких летних юрт, но дальше на всем пути не было уже ни одной. Главное население страны — остяки, но из них по самой Оби живут весьма немногие. Большая часть остяков, приписанных к нижней части Сургутского округа, живет всю зиму по малым притокам, впадающим здесь в Обь: по Салыму, Балыку, Пыму, Югану и др. Только в летние месяцы перебираются они на берега