резанули по глазам. Не скажу, что я сильный чистюля, но нашу квартиру мама всегда держала в порядке. А здесь… Необжитость накладывалась на устроенный мной хаос, и это казалось не просто неправильным – невозможным. Я представил себя на месте Изольды: притащили в какую-то дыру, в какой-то колодец за решёткой… Поморщился. Аккуратно переставил чемодан на стол, заправил кровать, вернул чемодан на место. Достал влажные салфетки и тщательно протёр пыль – подоконник, столешницу, спинку стула, тумбочку, ручки шкафа и двери. Салфеток ушла целая пачка, но стало ощутимо лучше.

Раскрыл окно, чтоб проветрить. Попытался сообразить, смогу ли вымыть пол. Смогу-то, конечно, смогу, но ни ведра, ни тряпки… Всё-таки нужно найти здесь какую-то каморку, хозяйственную подсобку. Кажется, вчера я видел уборщицу в синем халате – должна же она где-то хранить свои швабры.

Я запер дверь и отправился на поиски. По коридорам гулял весёлый матерок, из кухни несло подгоревшим мясом. Отметив, что мне по-прежнему не особо хочется есть, я обнаружил, что мужской душ расположился прямо напротив моей комнаты: узкое, влажное помещение, отделанное розовым кафелем. Пахло, к счастью, приемлемо. Я толкнул скромную боковую дверь – она не поддалась, но трухляво всхлипнула. Я поддал сильней, дверь распахнулась внутрь, и я оказался в той самой каморке, о какой мечтал: вёдра, швабры, веники и тряпки на любой вкус. Надеюсь, уборщица не рассердится, если я воспользуюсь казённым имуществом.

Я набрал в ведро горячей воды, плеснул жёлтой жидкости для мытья полов, взял тряпку, направился в свою комнату и сразу же ливанул на линолеум пенной жижи. Чуть погодя пожалел: начинать надо было с сухой уборки. Весь пол, а особенно углы, покрывал слой строительной пыли. Похоже, в комнате до меня и вправду никто не жил.

Тряпка оставляла на полу широкие разводы, пыль поднималась, оседая на волосах, лице, что противней – в носу. Но я не сдавался: вылизал тряпкой все углы, согнал пыль в центр – получилась мрачная пирамидка – и смахнул её в совок, а затем в ведро. Вылил, навёл чистой воды и помыл заново. Запыхался, взмок, испачкался (надо было хотя бы джинсы поменять на спортивные штаны), но был доволен. Разложил сумки по полкам шкафа, сходил помыть сковородку, сунул ведро и тряпку обратно в чулан.

Пока прибирал, не заметил в азарте работы, а теперь почувствовал: в комнате – просто холодина. Когда вошёл – влажный, вспотевший, с мокрыми волосами, – тут же бросился к окну и покрасневшими, непослушными пальцами повернул ручку. Отдуваясь, опустился на стул.

Руки тряслись, во всём теле ощущалась слабость, но в голове было пусто, а на душе – легко. Впрочем, не только в голове и на душе; в желудке тоже было легко и пусто. Не то чтобы я проголодался, но, по крайней мере, перекусить захотелось.

Я фыркнул, вспомнив про батин антипохмельный рецепт. Так часто бывало: он вваливался среди ночи, они с мамой ругались, мама уходила спать ко мне в комнату, а отец сидел на кухне до утра, курил, дожидался, пока мама спозаранку убежит в колледж, а потом принимался драить квартиру. Включал музыку, натягивал перчатки до локтя, начищал сантехнику, засовывал в стиралку все коврики, шторки, намывал полы. Потом сидел, довольный как слон, наблюдая своё отражение в сверкающем, ещё не просохшем ламинате. Говорил, после бессонных ночей и выпивки – самое то.

У меня ночь была сонная, и пить я вроде не пил, но тоже помогло. Как будто не комнату вымыл – себя. Кстати, себя бы тоже не помешало.

Я покопался в сумках, нашёл полотенце, штаны, футболку и отправился в душ. Выяснилось, что не хватает мыла. Что ж, прощай, моё земляничное мыльце, тебя, наверное, уже измылили арендаторы… Пришлось довольствоваться обмылком, оставленным кем-то на раскисшей картонке. Надеюсь, его хозяин тоже не будет на меня в обиде.

Когда я вернулся, в комнате по-прежнему было холодно. Я погасил одну из двух белых ламп – в сочетании с огоньками из окна стало чуть уютнее. Сел на кровать, подтянул к себе чемодан. Уж теперь я мог рассмотреть кукол не спеша; теперь было не стыдно.

Я открыл чемодан, и из-под крышки снова брызнул лёгкий голубоватый свет – неуловимый, нежный оттенок. Такой бывает в радуге, и ещё когда ныряешь с открытыми глазами. Если бы Изольда была русалкой, её родные во́ды были бы вот такого цвета.

Из чистого обязательства я мазнул взглядом по близнецам, Кабалету и наконец, затаив дыхание, отряхнул ладони и взял в руки Изольду. Какой же она была хрупкой… И совсем невесомой. Какой-то необычный материал, всё-таки, кажется, не лайка. Как и в банке, мне показалось, что кожа её – тёплая, совсем не пластмассово-нейтральная, как подобает куклам. Но только теперь Изольда стала ещё теплее; я обхватил замёрзшей рукой её голень и почти согрелся. Улыбнулся, глядя в опущенные, спрятанные под ресницами глаза. Она как будто рисовалась, эта кукла, будто играла в скромность: ну как можно молчать, потупив глаза, когда обладаешь такой красотой?

Я помотал головой, прогнав мысль, что думаю об Изольде, как о живой. Наверное, это от недостатка общения. Надо бы пойти поискать хотя бы того толстяка, выйти в кухню, порасспрашивать людей о факультетах. Да и Катю я хотел найти.

И хорошо бы сообразить поесть.

Изольда в моих руках благосклонно улыбнулась. Я расправил складки её пышного платья из фаты и шёлка, поправил локоны и вернул в бархатное гнездо, к собратьям по спектаклю. Закрыл чемодан. В комнате резко стемнело. Улыбнулся, сам не зная, чему, вышел, затворил дверь и запер на ключ – три оборота, замочный максимум.

* * *

В коридоре пахло сладко, едко и совершенно незнакомо. Ближе к кухне запах усиливался, но он точно не был ароматом еды. Я заглянул в кухню – свет выключен, мрачный силуэт курит в окошко, – повертел головой. Вчера толстяк метнул куриную шкурку из двери напротив – вероятно, там он и живёт. Ничего не случится, если я постучу?..

– Открыто, – донеслось из комнаты.

Я помялся на пороге, не решаясь войти так сразу, толкнул дверь… Меня встретил мрак, прореженный сиреневыми звёздами, и тот самый запах, что шёл с кухни, только ещё более густой.

– Заходи, заходи, – позвали из глубины. – С плитой-то вчера справился?

О. Надо же, помнит.

– Привет. Слушай, я хотел…

Чего я хотел, сказать не получилось: заиграла музыка. По комнате волнами разошлись протяжные, звонкие удары, словно медной лапкой шлёпали по панцирю черепахи. Медитативная, гипнотизирующая мелодия заливалась в уши, глаза привыкали к темноте. Секунду спустя, сквозь