с большим удовольствием. В отличие от Китти Роберт поглощал алкоголь медленно и размеренно. Пайс, считавший час коктейлей «варварским обычаем», все же говорил, что Роберт «всегда был устойчив к алкоголю». Тем не менее тот факт, что Роберт пьет вместе с женой-алкоголичкой, не оставался без внимания. «Он всех потчевал самыми вкусными, самыми холодными мартини, — говорила Шерр. — Оппи совершенно намеренно спаивал своих гостей». Роберт собственноручно смешивал джин с мартини, добавляя в джин лишь немного вермута, и разливал смесь по охлажденным в морозилке бокалам на тонких ножках. Один из сотрудников факультета назвал особняк Оппенгеймеров «Бурбон-Мэнором».

Некоторым пассивное отношение Роберта к пьянству жены казалось странным. Что бы она ни вытворяла с ним или с собой, он не покидал ее до конца жизни. Старого друга Оппи по Лос-Аламосу, доктора Луиса Хемпельмана, восхищало бережное отношение Роберта к жене. Луис и Элинор Хемпельман приезжали к Оппенгеймерам два-три раза в год и считали, что хорошо знают эту семью. Роберт никогда не просил у друга советов как у профессионала, а попросту спокойно и деловито описывал ситуацию. «Он воистину проявлял ангельское терпение, — вспоминал Хемпельман. — Всегда сочувствовал, никогда не раздражался. Очень хорошо с ней ладил. Чудесный муж».

Однажды Роберту все-таки пришлось вмешаться. Китти не только пила, но и часто принимала снотворное от бессонницы. В один из вечеров она превысила дозу, и ее пришлось срочно везти в больницу. После этого случая Оппенгеймер попросил секретаршу купить запирающуюся шкатулку. В будущем, сказал он, Китти будет получать таблетки только от него. Такой порядок держался некоторое время, но постепенно сошел на нет. Много лет спустя Роберт Сербер утверждал, что Китти «никогда не пила слишком много для обычного человека». Он считал, что поведение Китти объяснялось трудноизлечимой болезнью: «Китти страдала от панкреатита… ей приходилось принимать сильные болеутоляющие средства, после которых она выглядела как пьяная. Я сам не раз это наблюдал, когда бывал у Оппенгеймеров». Готовясь к мероприятию, Китти, по словам Сербера, «в последнюю минуту брала себя в руки и принимала таблетку демерола, чтобы продержаться весь вечер, отчего казалась пьяной. Однако она была отнюдь не пьяна».

Источник недовольства Китти определенно коренился в ее душе. Обязанность играть роль «жены начальника» только усугубляла положение. На приемах, когда от нее как от хозяйки требовалось стоять и приветствовать вереницу гостей, она нередко просила побыть рядом Пат Шерр. Последняя однажды спросила ее, зачем это нужно, и Китти ответила: «Я хочу, чтобы ты была наготове и поддержала меня, если я начну падать». Шерр подумала, что подруга «нервничает и не уверена в себе». Китти устрашающе действовала на тех, кто ее не знал. В другое время казалась живой и веселой. И то и другое было притворством. Когда Китти просили принять участие в лицедействе, она, как полагала Шерр, «до смерти пугалась».

Свободомыслящая и эксцентричная Китти плохо подходила к чопорному и провинциальному высшему обществу Принстона. Один коллега Абрахама Пайса как-то сказал: «Если ты одиночка, то сойдешь там с ума. А если женат, то с ума сойдет твоя жена». Принстон сводил Китти с ума.

Оппенгеймеры не искали сближения с принстонским обществом. «Люди присылали им приглашения, но они никому не наносили визитов, — вспоминала Милдред Голдбергер. — Им почему-то никогда не было дела до этой части жизни Принстона, которая, по нашему опыту, представляла собой ее самую лучшую часть». У Голдбергеров возникла стойкая антипатия к Оппенгеймерам. Милдред вслух называла Китти «нечестивой» женщиной, полной «безотчетной злобы». Муж Милдред, физик Марвин Голдбергер, который потом станет ректором Калтеха, считал Роберта «чрезвычайно надменным и сложным человеком. Он был очень едок и высокомерен… а Китти и вовсе была невыносима».

Китти чувствовала себя в Принстоне, как тигрица в клетке. Когда местных жителей приглашали в дом Оппенгеймеров на ужин, они со временем усвоили, что на солидную еду нечего рассчитывать. Качество ужина напрямую зависело от настроения Китти. Роберт встречал гостей с кувшином своего знаменитого коктейля. «Мы сидели на кухне, — вспоминала Джеки Оппенгеймер, — пили и болтали, и никакой еды. Потом часов в десять вечера Китти жарила яичницу с чили — вот и вся закуска». Ни Роберт, ни Китти, казалось, никогда не бывали голодны. Однажды летним вечером они пригласили на ужин Пайса и помимо обычных мартини подали лишь чашку супа вишисуаз. Суп действительно был вкусный. Роберт и Китти «рассыпались в экстравагантных похвалах о его качестве». Однако никаких других блюд не последовало. Выждав приличествующее время, голодный Пайс вежливо извинился и поехал в Принстон, где купил два гамбургера.

В море неудовлетворенности брак служил Китти единственной надежной гаванью. Она полностью зависела от Роберта. Китти изо всех сил старалась играть роль образцовой хозяйки дома, «прибегая по первому зову, делая все, чтобы ему угодить». Однажды вечером, когда Оппенгеймер стоял в углу гостиной, беседуя с группой гостей, Китти вдруг выпалила: «Я тебя люблю». Явно смущенный Оппенгеймер только кивнул в ответ. «Было видно, — вспоминала Пат Шерр, — что он не обрадовался. Не стал сюсюкать в ответ. Китти иногда вытворяла такие вещи неожиданно для всех».

Шерр была знакома с Оппенгеймерами в Лос-Аламосе и в первые годы их жизни в Принстоне, вероятно, была лучшей подругой Китти. Последняя, похоже, делилась с ней супружескими секретами. «Она его обожала, — говорила Шерр. — Вне всяких сомнений». Правда, на суровый взгляд Шерр, Роберт не отвечал взаимностью. «Я уверена, что он бы на ней никогда не женился, если бы она не забеременела. <…> Мне кажется, он не отвечал на ее любовь и вообще был неспособен ответить на чью-то любовь». В противоположность Шерр, Верна Хобсон всегда утверждала, что Роберт любил Китти. «Мне кажется, он очень крепко за нее держался, — говорила Хобсон. — Не всегда ее слушал, но уважал ее политические взгляды и ум». Хобсон смотрела на брак Роберта его глазами. И Шерр, и Хобсон подозревали, что проблемы коренились в несходстве темпераментов. Китти в своих увлечениях доходила до крайности, Роберт же на удивление подчас вел себя отстраненно. Китти не могла не выражать свои эмоции или гнев вслух. Роберт не подставлял плечо и не реагировал на ее эмоции. «Я уверена, что она именно поэтому бросала в него вещами», — говорила Хобсон.

Китти рассказывала Шерр, что спала со многими мужчинами, но ни разу не изменяла Роберту. Разумеется, то же самое нельзя было сказать о самом Роберте. Хотя жена, скорее всего, не знала о его любовной связи с Рут Толмен, она жестоко ревновала его