драки с доктором кто-то положил бомбу на подоконник? Удивительное совпадение, не так ли? И более того, — торжествующе добавил он, — мы в основном интересуемся этой бомбой, а вы не доказали, что ваш парень не мог вернуться и подложить ее.

— Как вы сказали, это было бы удивительное совпадение, — ответил ребе. — Вернее всего, Мевамета убили ударом по голове, и именно убийца подложил бомбу.

— Зачем? Зачем ему было взрывать Мевамета, если он его уже убил?

— Зачем? — переспросил ребе. — Потому что каждый может убить ударом по голове, и каждого можно заподозрить. Но бомба — это террористы, а те обычно берут ответственность на себя.

— Но вы предположили, что убил доктор Бен Ами. Где он взял бомбу, может, в своем чемоданчике?

Ребе казался встревоженным.

— Я здесь недавно и не знаю, что возможно, а что нет. Но в стране идет война. Мне кажется, что бомбы или же взрывчатку не так трудно спрятать. Гиттель говорила, что доктор Бен Ами устроил вам эту квартиру, так что он может быть связан с домовладельцем…

— Это его брат, Фил Резник, — вставил Адуми. — И что?

— Ну, домовладельцы всякие бывают, — продолжал ребе, — и я думаю…

— Что он пошел к брату и взял пару шашек динамита? — Адуми рассмеялся. — То есть Фил Резник дал брату динамит для экспериментов, — продолжал он с сарказмом, — или же доктор Бен Ами побежал к нему домой после того, как убил Мевамета, взял динамит, присоединил часовой механизм и побежал взрывать?

Он посмотрел на Гиттель и Стедмана — те были в растерянности. Его тон изменился, и он продолжал более мягко:

— Хорошая версия, ребе, но на самом деле это была не бомба, а специальное устройство, которое обычно используют террористы. Оно выглядит как пластмассовый радиоприемник. Мы давали его описание в прессе… — Он заметил, что ребе не слушает, а смотрит в потолок.

— Резник, Резник, — бормотал ребе. — Да, точно… — он подался вперед. — Когда мы ходили к Мевамету — Дэн с сыном и я, — он рассказал нам историю о том, как его чуть не убил некий Разников.

— Это так, — подтвердил Дэн. — Я помню. Разников — так звали врача, который отправил его на лесоповал.

— Помните, мы ведь ему были незнакомы, — продолжал ребе. — Но он сказал нам то же самое, это для него стало навязчивой идеей, он наверняка рассказывал про это многим людям.

Ребе встал и заходил по комнате, остальные следили за ним.

— Разников, Резник — одно имя. Я не знаю русского, но в курсе, что окончание «ов» в русском языке означает «сын такого-то». Не знаю, что такое «резник»…

— Шойхет, — подсказала Гиттель, — по-нашему «резник» будет шойхет — мясник.

— Правда? Значит, «сын мясника». Тот из братьев, который уехал в Америку — Фил, кажется? — сократил Разникова до Резника, это звучит более по-американски, так же как в России семья называла себя Разниковы — это более по-русски. А тот, который приехал сюда, в Израиль, выбрал еврейскую фамилию, потому что многие так делают и государство это поощряет…

— Заполняешь бланк и платишь лиру, — кивнула Гиттель.

— Точно. И хотя мясник — достойная и уважаемая у нас профессия, он не взял фамилию Шойхет или Бен Шойхет или Бар Шойхет, полагаю, потому, что для медика это не очень звучно. Вместо этого он стал Бен Ами. А Мевамет не знал, что Бен Ами — это Разников, и без колебаний пригласил его как врача. Если хотите, это совпадение, но такое случается часто — страна маленькая и по площади, и по населению, и сюда съезжаются евреи со всего мира. Рано или поздно здесь можно встретить самых неожиданных евреев. Я одного такого встретил неделю па-зад. Меньше всего я ожидал увидеть его здесь, но теперь он гражданин Израиля. После встречи с Уиллардом Эбботом возле Стены я уже не удивлюсь, если врач, которого вызвал Мевамет, окажется Разниковым.

— И вы думаете, они узнали друг друга?

— Если все, что рассказал Мевамет — правда, не сомневаюсь, что доктор его узнал, — сказал ребе. — Это возможно, но не обязательно. Доктор всего пару раз видел его, да и то мельком, почему он должен его узнавать? Но Мевамет мог запомнить доктора и сохранить его лицо в своей памяти. Думаю, он назвал его по-старому…

— И доктор его вспомнил, а потом они подрались?

— Скорее, Мевамет шагнул к нему с бутылкой, наш доктор резко оттолкнул его, тот упал и ударился головой.

Наступила тишина, все смотрели на Адуми, а тот в раздумье кусал губу. Наконец он сказал:

— Возможно, но взрыв — как доктор мог достать бомбу?

— Возможно, он и не смог бы достать бомбу, но после ее фотографий в газете и этой шумихи он вполне мог отличить одну взрывчатку от другой.

— Что вы имеете в виду?

— На улице Мазл Тов не было машин, и у дома Мевамета тоже. Рой точно все запомнил. А это значит, доктор пришел пешком. Откуда? В своем заявлении в прессе он сказал, что заскочил к Мевамету перед другим вызовом, значит, он был у вашей жены. Будь он где-то еще, даже по соседству, то сел бы в машину. Но если он сначала был у вас, то вместо того, чтобы сесть в машину и выехать на эту узкую грязную улочку, он предпочел пройти по аллее, которая соединяет две улицы. Стало быть, он пришел от вас.

— Это возможно, потому что он позвонил мне на работу и спросил, когда я приду, чтобы сказать мне что-то важное.

— Он так сказал? — удивился ребе. — Ему надо было сообщить вам что-то важное?

— Ну да.

— Так прямо и сказал? — настаивал ребе.

Адуми поджал губы и уставился в потолок. Затем перевел взгляд на ребе и кивнул.

— «Мне надо сказать вам что-то важное» — вот его слова. Я подумал, что он осмотрел Сару и что-то нашел, но он сказал, что еще ее не осматривал. В доме не горел свет, и он знал, что я еще не пришел. А может, он заметил, что моей машины нет на стоянке.

— А он знал, кем вы работаете?

— Конечно. Не потому, что мы дружили, а потому, что считалось: причина болезни моей жены связана с моей работой. Гиттель не устает повторять, что если я хочу, чтобы моя жена поправилась, то должен бросить эту работу.

Гиттель кивнула.

— Ты должен, Авнер.

Прежде чем тот ответил, ребе спросил:

— Но ведь это все объясняет?

— Что именно? — не понял Адуми.

— Почему он не известил полицию о найденной бомбе, — торжествующе воскликнул ребе.

— Какой бомбе? О чем